В усыпляющем завывании метели порою можно услышать всё, что угодно. Тут главное что - не прислушиваться. Сам не заметит человек, как вползут в душу непонятная тоска и тревога. Потихоньку, исподволь входит в сердце ледяная заноза и начинает ныть, тянуть в неведомое. Потом он начнёт метаться, рваться куда-то беспричинно. И уходит, таких не держат. Вроде и вот он, человек. Да только, то уже всё видимость одна и есть. Оболочка пустая…
Проснулся он внезапно, резко, словно снизу кто ударил в занемевший от неудобной позы бок. Миг-другой Лаен ещё щурился в тонкий лучик света, пытаясь сообразить - зачем так холодно, неудобно, и почему свет снаружи такой чисто-белый. И только сейчас он проснулся окончательно.
Ещё вчера опушка леса зияла нетронутой сыростью поздней осени. И сбившаяся в кучу группа беглецов недоуменно топталась тут, боязливо косясь в глубину чащи. Позади осталось всё. Уход из уже горящего Дартхольме, выматывающее душу плавание в бурном море. И даже долгий переход в продуваемых стылым ветром дюнах, стоивший людям ещё двух стариков и одной девчушки - всё это было позади. И эта горсточка выживших, испросивших и получивших защиту перворождённых, под начавшимся к вечеру снегопадом принялась обустраиваться на ночь.
Лаен быстро высмотрел неподалёку от края леса выворотень и вполне приличную (по медвежьим, наверное, меркам) берлогу. Всё выглядывал - не мелькнёт ли в толпе испуганных лиц белая, словно седая шевелюра Вьюжинки, не придёт ли она. Но молодая вдова в праздник Урожая с крепко поджатыми губами обошла парня, нарочито опустив глаза долу, когда Лаен в хороводе холодеющими от волнения руками именно ей отдал свой собственноручно сплетённый венок… а, что теперь!
Заворочавшись, парень кое-как принялся отгребать снег. Надо же - ещё чуть продлись эта внезапно налетевшая ночная вьюга, и могло бы засыпать совсем. Лаен закусил губу, стараясь отогнать от себя мысль, скольких же нынче унесла белая хозяйка.
С вечера прискакавшие под его защиту близняшки Славка и Реченка, одинаково до полупрозрачности худые и тонкие, тоже завозились под тёплым боком. Старшая всхлипнула спросонья, поморщилась грязной мордашкой, и засовалась в поисках ускользнувшего куда-то тепла. А там и старая ведьма Вольча встрепенулась, словно и не спала, заохала.
– Что?
– Утро, - хмуро отозвался Лаен, наконец-то расширив проход и осторожно выглядывая наружу.
Белые одежды идут только мертвецам, - некстати вспомнил он, всё же признавая новую красоту ещё вчера серой и грязной земли. Изменилось всё вокруг просто до неузнаваемости. Даже разлапистая ель по соседству, под широким укрытием которой с вечера ухоронились несколько семей, нынче выглядела кряжистым богатырём с литыми снегом плечами.
– Ага, где-то тутась, - Славка шумно засопела под рукой, выдохнула в стылый воздух струйку пара.
– Не тутась, а туточки - сколько раз тебе повторять? - Лаен беззлобно, больше для порядку, врезал по спутанной зелёной шевелюре девчонки. Вот же, ещё одна зима, и войдёт девка в хоровод. Глядишь, и парень какой обязательно подарит ей свой венок - Славка даром что худая, не хуже как твоя кошка по весне, но справная, ловкая - а там всё у них пойдёт своим, освящённым веками и бессмертными чередом. Но до сих пор у её, что на уме, то и на языке…
Под другую руку проворной лаской вплелась старшая, Реченка - и её вспыхнувшие на солнце огнисто-рыжие лохмы соперничали яркостью со светилом. Впрочем, какая там старшая, всего-то на пяток минут… но даже такая маленькая фора давала девчонке право иногда задирать носопырку и командовать младшей.
– Ну-ка, подсобили, свиристёлки, - Лаен как мог стряхнул с самой большой еловой лапы снег. И как только она чуть покачнулась вверх, освободившись от тяжести, он поднатужился и подставил плечо.
Рядом запыхтели близняшки, усердно толкая туда же, вверх. И постепенно, медленно, тяжёлая как людские грехи еловая лапа поднялась.
Из узкой норы в сугробе пахнуло теплом, людским духом и вонью давно не мытых тел. Подоспевшая Вольча сунулась туда, проворно отгребая снег сухими старушечьими руками.
– Агов, есть тута хто живой-то? А ну, ступайте сюдой, да хутчее!
Первыми полезли наружу сияющие яркими разноцветными волосёнками дети, кашляя и перхая от сразу перехватившего дыхание студёного воздуха. Потом несколько старших, а следом уж и старики. Так заведено исстари - себе ништо, дитятам всё.
Лаен стоял под стремительно наливающейся тяжестью еловой лапой, словно тот Чарута-богатырь, что хрустальный свод подпирает, пока Весёнка-мастерица заново рисует на окоёме погрызенную небесным драконом луну. И едва из-под ели задком выползла Вольча да живенько закивала - все, мол - парень неловко скинул с подрагивающего плеча уже непомерную тяжесть. Неловко загребая непослушными губами воздух, с темнеющим от натуги взором он повалился в сугроб.
И каким же счастьем оказалось увидеть до щемящей радости в сердце родную белобрысую шевелюру Вьюжинки, которая проворно натирала ему щёки холодной колючестью снега.
– Вставай, - снисходительно проронила молодуха, которая словно дразнясь уселась на молодого ведуна и приводила того в чувство. - Там есть упокойники, глянь - может, кто просто задохлись?
Что ж тут не понять-то? Ежели кто не слишком ушёл ещё по тропе предков, того при некоторой изворотливости можно и вернуть. Это если пополам в сече не разрубили, или не истёк ещё отмеренный небожителями предел. А кому ж в такие дела лезть-то? Кроме ученика волхва, боле и некому, не попу же… Лаен кое-как встал, отряхнул от снега чуть ноющее после непомерной тяжести тело, и побрёл за Вьюжинкой, незаметно ловя носом остающееся за тою тепло. До чего ж сладко на сердце иной порою…
Под кривой осиной на изрытом и слегка утоптанном снегу рядком лежали три недвижных тела, над которыми ещё можно попробовать, а чуть поодаль ещё пятеро совсем уж безнадёг. Молодой ведун покривился, сплюнул украдкой в сторонку - нашли же место!
– Переклодьте вон тудой, да головой о полуночь, - хрипло распорядился он, достав из-за пазухи оберегаемый пуще глаза мешочек с травками да кореньями, и разминаючи-разогреваючи ладони.
Возле охотника Тима, который укоризненно глядел в небеса распахнутыми в удивлении блекло-голубыми глазами, Лаен долго не задержался. Хоть и справный мужичонка был - да ничего тут уже не поделаешь. Зато за обладание душой старой Ладунки пришлось поднапрячься. Старушенция хоть и ворчливая погань, однако токмо на неё да на ведьму Вольчу в случае чего и вся надёжа, опчеству без чародеек никак. Словно в сомнениях, топталась душа травницы на незримой тропочке, всё никак не спешила туда. А и впрямь, неча там делать, работы и тут по самое некуда…
