Андрей Уланов - И вся федеральная конница

– Эй, Большой! Большо-ой!

Чего у Неда не отнять – так это голоса.

С виду-то мистер Худючка больше всего похож на оголодавшую вешалку, даже зимой, когда в пять слоев рванья кутается. Зато голосок у него иному гудку фору даст. Вот и сейчас орет он за добрых полквартала, а в нашем зеркале последний кусок стекла дребезжит.

– Большой!

Зеркала мне было жалко. Не для того я, считай, через весь город его тащил, чтобы оно через неделю от Недова вопля рассыпалось, – для Молли. Так она разве только в воде могла на свою мордашку взглянуть, вода же в гавани известно какая – дохлую рыбу в ней хорошо видно и дерьмо разнообразное. А тут настоящее зеркало, в литой рамке, и целого стекла в нем почти треть осталась, одним куском, хоть и треснутым.

– Ну-у, Большо-ой!

Ближе крики не становились – похоже, Нед откуда-то бежал, а сейчас притормозил рядом с лавкой Чилийца и надсаживает глотку, пока ноги отдыхают.

– Большой, в самом деле, вышел бы ты к нему, – предложил Чак. – Он же не уймется.

Нед-то не уймется точно, упрямец он распрозверский. Да и зеркала жалко. Только…

– Выйти, говоришь? – произнес я. – А вы, значит, меня чинно-благородно ждать будете? Сложив руки на коленях и ни до чего на столе не дотрагиваясь.

Молли сдавленно хихикнула.

Столом у нас в подвале работала половинка деревянного ящика, сегодня накрытая ввиду торжественности случая газетой, а на газете стояли три бутылки красного греческого вина и лежала большая сырная голова. Вино, правда, было не очень – а если совсем откровенно, дрянь было вино, – ну да особенных иллюзий насчет него я и не питал. Что за вино можно в подвале у старого Функеля прихватить, знаем хорошо. Греческое, французское… как же, как же – если оно Атлантику и переплывало, то не иначе как в виде чернил.

А вот сыр был настоящий, мы с Лео его вчера ночью с голландского барка сперли! Здоровенная такая головка, и запах от нее шел просто восхитительный – я, пока нес, чуть на слюни не изошел.

– Большой, а хочешь, мы тебе твою долю отрежем? – взмахнул ножом Чак. – Прямо сейчас.

Вот эта идея мне уже понравилась больше.

– Бо-о-ольшо-ой!!!

– Давай, режь, – встав, я огляделся в поисках чего-нибудь подходяще-сумочного. – И бутылку одну я заберу!

– Эй, эй, мы так не договаривались, – возмущенно вскинулся Лео. – Бутылок-то три на четверых.

– А меня больше, – наклонившись, я подхватил с пола старую парусиновую сумку Рика-сказочника. Дыр в ней хватало, но не настолько здоровых, чтобы в них четверть сырины провалилась. – Если мерить в живых фунтах, мне вообще половина будет причитаться.

– Зато с нами остается дама, – возразил Чак.

– Ах, дама…

Дама. С дамой этой, если на то пошло, сам же Чак вчера из-за трески подрался.

– Ну, раз дама остается с вами – значит, вы двое, как настоящие джентльмены, с ней вином и поделитесь. Верно я говорю, Молли?

Молли смотрела на меня как-то… странно. Так, что мне даже вдруг не по себе от ее взгляда стало. На миг, не больше, – но пробрало.

– Возвращайся скорее, Большой, – тихо сказала она. – Пожалуйста.

– Можно подумать, – я осторожно – правый рукав уже неделю как держался на последних двух-трех нитках – натянул куртку, – куда деться могу, Нед прямо извертелся, глядя, как я, не торопясь, поочередно прикладываясь то к бутылке, то к зажатому в ладони куску сыра, иду ему навстречу.

– Большой! Ты б еще через сто лет вылез! Ну!

– На, – протянул я бутылку, – глотку промочи для начала. И объясни толком, чего случилось.

– Шайка Белоглазого кого-то зажала! – Нед мазнул по рту рукавом и попытался было приложиться к бутылке еще раз, но попытка эта была пресечена мной сразу. – Вдесятером! На углу Корелли и Грин-стрит. Там и Гриф, и Пьер, и Марко-макаронник…

– А нам-то чего? – удивился я.

– Так они его в нашу сторону теснят! – выпалил Нед. – Ну, в смысле, наоборот, он в нашу сторону пробивается.

– Он? Один, что ли? – не поверил своим ушам я. – Черт, Нед, ну… и какого, спрашивается, ты орал? Его наверняка уже достали.

– Большой, а не скажи! – горячо возразил мистер Худючка. – Я тоже поначалу думал – вот ща он… ща подставится, и все. Минуту жду, вторую, третью… гляжу, Ларе похромал куда-то, а этот… которого зажали… ну, вся толпа потихоньку на нашу сторону движется. Дай глотнуть!

– Пасть открой. – На этот раз я решил не выпускать бутылку из руки, а просто на миг опрокинул ее над разинутым ртом Неда.

– Все равно, зря ты орал. От угла до разбитой бочки футов триста. Против десятерых… девятерых, если без Ларса… это разве что мой папаша бы сумел. Ну, или кто-то вроде него.

– Большой, а пойдем, глянем! – От возбуждения Нед начал прыгать вокруг меня, звонко хлопая отваливающимися подметками. – Давай, ну давай! А если я прав и тот парень все же дерется, ты мне еще раз глотнуть дашь, идет?!

– А если он уже в сточной канаве валяется, – проворчал я. – Тогда ты у меня первую же встречную лужу досуха вылакаешь, идет?

Ворчал я больше по привычке, чтобы Нед не возомнил, будто меня по любой ерунде можно дергать. На самом деле глянуть на парня, сумевшего не только устоять хоть минуту – насчет трех Нед скорее всего заливает, чем он мерить-то их мог, минуты? – против лучших бойцов Белоглазого, да еще и порезать Ларса… Я хочу это видеть, как говаривал в подобных случаях дедуля.

Идти было недалеко – и отчего-то, завернув за угол паркеровской лачуги и увидев, как ребята Белоглазого широким полукольцом обступают кого-то у соседнего каменного забора, я ничуть не удивился. И тому, что их осталось только семь, – тоже.

– Вот, я го… – Торжествующий вопль Неда перешел в почти неразличимое клокотание, когда мои пальцы – слегка, очень осторожно, – начали смыкаться на его шее.