Александр Гуров - Ученик некроманта. Мир без боли

Благодарю близких моему сердцу людей, без которых я не смог бы написать эту книгу:

замечательную писательницу Диану Удовиченко — за неустанную помощь и уроки мастерства;

Игоря Архипова — за консультации по физиологии;

Нину Гурову — за бесценные советы в области химии;

Юлию Лусту — за бесконечный поток эмоций.

Мягко шелестела листва, стелилась под ногами золотым ковром, скрывая под собой тонкую тропинку, которая стрелой пронзила храмовый сад. Вокруг, склонив головы, соприкасаясь сложными прическами еще не опавших крон, стояли барышни-деревья. Готовясь к зиме, они с женской любовью к гармонии сменили монотонные юно-зеленые одеяния на желто-красные, коричневые, багряно-алые и темно-бордовые. Сад налился зрелой красотой. Глядя вокруг, Вёльва никак не могла отделаться от мысли, что в эти минуты мир не увядает, а расцветает, обрастает неотразимостью ярких, радостных цветов и оттенков. Но придут холода, листва пожухнет, опадет. Зрелость сменится старостью, старость — смертью, ледяным сном, который к весне подарит новую жизнь — зеленую молодость.

«Даже в смерти есть своя прелесть, — думала Вёльва, поднимая с земли опавший листок — красный, как горячая кровь, добавляя к нему желтый, как пылающее солнце, коричневый — цвета земли. — Без смерти, жизнь утратит красоту, станет обыденной, серой, невзрачной. Бессмертие, которое желает вступить на земли Валлии, уничтожит саму суть мироздания».

С этими мыслями, держа в руке букет из опавших листьев, Вёльва вышла на храмовую площадь. Быстро, не обращая внимания на снующих вокруг, резвящихся ребятишек, пересекла ее. Вбежала в храм, поднялась по ступеням на верхний этаж. Как сомнамбула, ни о чем не задумываясь, витая где-то далеко за границами здания, а быть может и самой Наицы, прорицательница, не спрашивая аудиенции, вошла в покои Первой матушки.

— Вёльва, — оторвавшись от бумаг, сквозь стиснутые зубы процедила Ливия. — Не скажу, что рада встречи. С чем пожаловала?

— Мир в опасности, — уставившись вперед невидящим взором, сказала прорицательница, и из ее рук вывалился букет из опавших листьев.

— Ты опасна для Валлии не меньше, чем мор и войны. Что напророчила на этот раз?

— И реки налились кровью, — Вёльва заговорила заунывным, чужим голосом. Красный листок растаял, кровавой лужей расплылся у ее ног, перепачкал белоснежный ковер. — И солнце почернело, словно пепел. — Желтый листок вспыхнул огнем и за секунду перегорел, оставив от себя лишь черную сажу. — И землю окутала стужа — пришла ледяная Хель, владычица мертвых… — Последний, коричневый листок покрылся кромкой инея, обледенел, с тихим треском раскололся на мелкие части и, растаяв в тепле, обернулся водой.

Тень безумной пелены спала, виденье исчезло. Прорицательница вздрогнула и глубоко вздохнула, будто секунду назад задыхалась. Взгляд ее приобрел осмысленность.

— Твои фокусы меня не впечатляют, Вёльва, — бесстрастно заметила Ливия. — Но актерский талант воистину неподражаем.

— Скоро вся Валлия станет театром — театром войны. И главную роль в спектакле сыграет смерть.

— В день нашей последней встречи в опасности были лишь двое. Теперь — Валлия. Я боюсь и представить, что ты напророчишь в следующий раз.

— Следующего раза может и не быть, — заявила прорицательница и посмотрела на аббатису с холодной решимостью. — Мне нужен воспитанник.

— Опять? — изумилась Ливия, и на ее лице за краткий миг сменилось множество выражений: удивление, недоверие, скептицизм, осознание и наконец злоба, ярость. — Где мои сыновья? — сухо спросила она.

— Ливия, ты бездетна…

— Все сироты и обездоленные, жившие при храме, мои дети, — не показывая истинных чувств, царивших в ее сердце, процедила Ливия.

— Ты хочешь знать о судьбах Назарина и Аарона? Тогда слушай — я расскажу. Как бы мне не хотелось изменить предначертанное, прорицание сбывается. Назарин как никогда близок к смерти. Но он сам выбрал свой путь и именно ему предречено стать черным магом, который оборвет две жизни: свою и Аарона.

— Кто из них мой сын?

— Оба, — бесстрастно ответила Вёльва и снисходительно улыбнулась: — Ведь все обездоленные — твои дети…

За восемь долгих лет сердце Ливии очерствело: погоня за властью, восхождение к долгожданному посту по ступеням, выстроенным на тонких и хрупких интригах, вечный поиск лучшей жизни, которую позже можно будет посвятить своим детям — все это изменило добродушную, отзывчивую послушницу Храма, сделало из нее холодную и расчетливую Пресвятую мать. Но эти перемены не затронули любви к двум мальчикам. Ливия твердо верила, что придет время, когда она разделит жизнь со своим ребенком, со своими детьми… И на краткий миг материнская любовь пересилила привычное равнодушие:

— Спаси моих сыновей.

— Сейчас это невозможно…

— Что тебе надо для их спасения? — Ливия говорила стальным, властным голосом, будто ее нынешнее положение давало ей право и могущество, чтобы купить саму судьбу. — Деньги? Власть? Сейчас я могу дать тебе и то, и другое. Только прошу: спаси моих сыновей.

— Это невозможно, — повторила Вёльва. — Если хоть один выживет — миру конец.

— Ты обманула меня! Украла моих сыновей и сама загнала их в могилы. Ты разделишь их судьбу! — взорвалась праведным гневом Пресвятая мать, резко встала и, перегнувшись через стол, схватила прорицательницу за шею.

— Мне жаль, — брезгливо, с грубой силой смахнув с себя чужие руки и отстранившись, сказала Видящая. — Мне действительно жаль, Ливия. Я искренне полюбила обоих. Они дороги мне так же, как и тебе. Но в первую очередь я беспокоюсь за Валлию. А она в опасности. Грядут смутные времена…

— Убирайся, — опустившись в кресло, спокойно сказала Ливия. — Убирайся, Вёльва, и больше не возвращайся.

— Мне нужна ученица.

— Бери любую, только убирайся. Спасай свою Валлию, а меня оставь в покое.

Вёльва аккуратно достала из-за пазухи свернутый в трубочку пергамент, расправила его и положила на стол. Первая мать макнула перо в чернильницу, не читая, коротким росчеркам подписала бумагу и устало выговорила:

— Иди.

— Благодарю, — коротко поклонилась Вёльва и, бережно держа в руке пергамент, вышла за дверь, оставив Ливию наедине с ее разбитым сердцем.