ВЕТЕР АНДРЕЙ - ПОСЛЕДНИЕ ИЗ ЧИХОХОКОВ

Тот июльский вечер 1758 года был насыщен плотным серым туманом. Два человека сидели на берегу быстрого потока, и, судя по их напряжённым позам, ждали кого-то или чего-то с нетерпением. Могучая стена тёмно-зелёного леса круто поднималась у самой воды, образуя за густым сплетением ветвей мрачную тень. Силы солнечных лучей хватало лишь на то, чтобы пронзить лесную чащу до середины высоких стволов, а далее свет почти растворялся во тьме, оставаясь висеть среди листвы лёгкой дымкой. Если не считать журчания воды, то вокруг стояла тишина, которая прерывалась временами удивлёнными вскриками сойки и нервным постукиванием тупоголового дятла. Но эти звуки были хорошо знакомы расположившимся у реки мужчинам и не привлекали их внимания.

Об одном из них можно было сказать, что он был совершенно голым, если бы длинная набедренная повязка, сшитая из двух клетчатых полотенец, не прикрывала то, что в цивилизованном мире принято называть срамным местом. Его тёмно-бронзовое жилистое тело и единственная прядь чёрных волос, стекавшая жирной косой с частично обритой головы на спину, с первого взгляда выдавали в нём воина-индейца. За поясом у него торчали металлический томагавк и громадный нож в широких ножнах, сделанных из толстой кожи, по которой был пущен изящный бисерный узор. На ремне также висел небольшой подсумок, где лежали пули и рожок с порохом. В руке дикаря покоилось ружьё.

Лицо второго человека было тоже смуглым, но плотный загар не мог скрыть принадлежность мужчины к белой расе. На нём были мягкие кожаные ноговицы, поднимавшиеся чуть выше колен и привязанные к поясу ремешками, словно чулки. На этом же поясе крепилась тряпичная набедренная повязка. Длинная грубая рубашка очень простого покроя опускалась почти до верхней границы кожаных чулок.

– Торопливый Олень задерживается, – произнёс индеец и удивлённо повёл выбритой головой, и смоляная коса, тянувшаяся из сверкающего затылка, шевельнулась, будто чернильная змея. Белое орлиное перо, привязанное у основания волос, качнулось в такт движению.

Краснокожий почесал свой мускулистый живот, лоснившийся от втёртого в кожу медвежьего жира, затем запустил руку под набедренник и поскрёб у себя в паху.

– Не понимаю, куда запропастился твой сын, – пожал плечами белый человек и переложил из одной руки в другую длинноствольный карабин. – Послушай, Здоровенная Змея, может быть, он повстречал Массавомаков?

– Нет! Только не это! – воскликнул краснокожий и взмахнул руками, отгоняя саму мысль о возможной встрече сына с врагами. – Если он их встретит, то уж никого не оставит в живых. Что же тогда делать мне, брат мой? Опять сидеть сложа руки? Обрати внимание на меня, Соколиный Взгляд, на что я стал похож? Старая праздничная рубаха совсем износилась, а новую я не могу надеть, так как у неё совсем невзрачный вид. Её рукава и подол не украшены скальпами врагов. Разве я – прославленный воин Чихохоков – могу облачиться в такую ужасную одежду? Нет! Такого позора я не стерплю никогда! Мне срочно нужна хорошая драка с Массавомаками!

– Ты получишь её, – послышался мягкий голос откуда-то из-за кустов, – враги бродят совсем близко.

В следующее мгновение показался молодой индеец. Он был прикрыт, как и Здоровенная Змея, только набедренной повязкой и новенькими мокасинами, с любовью расшитыми женскими руками. Голова же его, в отличие от старшего индейца, была выбрита не столь сильно, но лишь спереди, и густые чёрные волосы, отливавшие синевой и струившиеся по спине до самых ягодиц, напоминали странный головной убор, надетый на заднюю половину гладкого черепа. В центре его груди виднелась маленькая синяя татуировка, изображавшая черепаху.

Молодой дикарь беззвучными шагами проскользнул между двумя друзьями и сел на берегу быстрого реки. Индеец-отец вперился в сына пронизывающим взглядом и стал терпеливо ждать объяснений. В течение нескольких долгих минут не слышалось ни вопросов, ни ответов. Наконец, Здоровенная Змея не выдержал и спросил:

– Если мои уши не ошиблись, ты сказал, что где-то поблизости бродят проклятые Массавомаки.

– Да! – радостно воскликнул Торопливый Олень. – Я шёл по отпечаткам их ног. Эти бестолковые люди так натоптали в лесу, что я без труда узнал, что их число равняется количеству пальцев на моих обеих руках и одной ноге.

– Значит, их пятнадцать, – заключил белый человек.

– Нет, Соколиный Взгляд, – не согласился Торопливый Олень, – их четырнадцать. Ты позабыл, что на левой руке у меня не хватает мизинца. Прошлой зимой мне откусил его пленник, которого мы пытали у столба. Я обещал ему, что он будет мучиться столько дней, сколько пальцев у меня на руках, а он, этот трусливый пёс, изловчился и оттяпал мне один палец. Пришлось терзать его на один день меньше…

– Довольно, – вмешался в разговор старший индеец, взглянув на солнце, – так за бесполезной беседой мы проведём целый день, а Массавомаки тем временем улизнут. Ищи их потом по всему лесу…

– Э-э-э… – Торопливый Олень поднял указательный палец вверх, – я слышу звуки шагов.

– Кто же это так громко шагает? – удивился Здоровенная Змея.

– Я различаю стук копыт, значит, едут белые люди. – Молодой индеец горделиво выпрямился и выпятил подбородок. – Это твои братья, Соколиный Взгляд, тебе придётся вспомнить родной язык Бледнолицых.

– Прекрасно. Я обращусь к ним с такой французской речью, что и самому королю не было бы стыдно ответить мне, – произнёс охотник на том языке, чистотой которого хвалился. – Но я ничего не вижу и не слышу. Ни шагов животных, ни топота человеческих ног. Разве кто-то приближается к нам? Впрочем, вот он, хруст сухого хвороста под башмаками! А вот и люди! Похоже, это подданные французской короны, но всё же надо держать ухо востро.

Едва он замолчал, как показался всадник во французском офицерском мундире, следом за которым из леса появился небольшой отряд. Помимо офицера, в отряде было ещё три всадника, и два из них, к немалому удивлению Соколиного Взгляда и его краснокожих друзей, оказались прекрасными молодыми женщинами.