Дуглас Брайан - Забытые богини

(«Северо-Запад Пресс», «АСТ», 2006, том 123 «Конан и слепой жрец»)

К новостям следует прислушиваться внимательнее. Обычно Конан следовал этому правилу, которое, случалось, спасало ему жизнь – а иногда и приносило некоторый доход. Но в тот вечер в Шадизаре киммериец слишком усердно возносил хвалы молодому вину из Аквилонии. Его продавали почти даром, и произошло это по очень простой причине: глупый купец слишком долго добирался до Шадизара из Аквилонии.

Впрочем, купец-то как раз был неглуп: он полагал, что его товар найдет у здешних ценителей выпивки полное понимание. Освежающее, кисловатое вино, по вкусу похожее на легкое пиво, которым подкрепляются в жару работающие на полях местные крестьяне, пришлось бы по вкусу и людям более изысканным, нежели какие-то пахари с грязными руками. В Аквилонии, когда наступает время молодого вина, этому напитку отдают должное и простолюдины, и аристократы. Затея привить сей обычай в Шадизаре сама по себе была недурна и сулила предприимчивому торговцу немалое обогащение.

Однако следовало спешить. Он изготовил специальные мехи для вина, чтобы оно сохранялось в относительной прохладе. Нанял самых лучших, самых выносливых и быстрых верблюдов. Собрал охранников для каравана. И поспешно тронулся в путь.

Шадизар никогда не страдал от отсутствия в этом городе разного рода жуликов, прохвостов и оборотистых негодяев. О затее купца узнали, как ни старался он хранить все в глубочайшей тайне. Конкурентам пришлось выложить несколько десятков золотых, чтобы подкупить доверенное лицо незадачливого торговца – ни начальник охраны, ни тем более рядовые охранники ничего не знали, – и выведать о намерениях хозяина.

Тотчас соперники нашего купца принялись за дело. В ход пошли немалые суммы. И в результате на обратном пути на караван, везущий драгоценный груз, обрушились многочисленные беды. То охромеет лучший верблюд, то вдруг нападут разбойники и уведут нескольких вьючных животных с поклажей, то проводник – и как только такое могло случиться? – собьется с караванной тропы…

И в результате вино в Шадизар прибыло уже подкисшим. Оно по-прежнему будоражило кровь. Прямо скажем, слишком сильно будоражило – валило с ног даже буйвола. И оттого не могло быть предложено к столу изысканных господ, а прямо из походных бурдюков перекочевало в глиняные чаны дешевых трактиров. И послу жило причиной повального пьянства среди простолюдинов самого отъявленного толка.

Убытки были огромны – купец находился на грани разорения. Его противники с довольным видом потирали руки. Не следует пускаться в слишком уж рискованные предприятия – это всегда чревато бедами. Разумеется, в случае успеха торговец бы обогатился так, как не снилось Дикому из его недругов, но… что случилось, то случилось.

Таковы были крупные неприятности, о которых судачили в тот день в Шадизаре.

Конан околачивался на воровской окраине этого великолепного города. Настроение у варвара было мрачное. В очередной раз сокровища поманили его и скрылись из глаз. Он даже не хотел вспоминать о том, как это случилось. Хуже всего, как он полагал, было то обстоятельство, что денег в кошеле на поясе оставалось слишком мало, чтобы напиться и обрести хотя бы слабое утешение в вине.

По характеру Конан был склонен к печали, хотя и не отдавал себе в этом отчета. Он не любил копаться в своих настроениях, как это делают «цивилизованные» люди. По правде сказать,

всякую «цивилизацию» он презирал, поскольку она порождала мужчин, подверженных истерикам, панике, слабости, – мужчин, похожих на скверно воспитанных женщин. Эти-то господа охотно демонстрировали всякие нюансы своих душевных состояний. Копан никогда не опускался до подобного. И если уж накатывала на него ничем не объяснимая меланхолия – разлив «черной желчи», – то он отдавался настроению, точно стихии, погружался в него, как корабль погружается в бурю.

Лучшим лекарством от этого он находил вино. А в Шадизаре, как по заказу, появилось море грошового вина. И не беда, что оно на вкус было кислым и отдавало козлом. Киммериец не находил в этом привкусе ничего скверного. У него на родине козами пахли и молоко, и одежда, и постель, и посуда.

В компании пьяниц самого сомнительного вида киммериец накачивался испорченным молодым вином из Аквилонии. Поначалу он не пьянел и даже желанного головокружения не наступало.

Напротив, голова делалась все тяжелее, и, соответственно, все более тяжкими и мрачными становились бродившие в пей мысли. Правда, мысли эти были неоформленными – так, слипшиеся глиняные кучи.

Но постепенно глина размягчалась, тяжесть отступала, мысли растворялись. Через два часа усердных возлияний Конан впервые усмехнулся. Ему стало весело.

Кругом шла Игра, в углу двое жуликов безуспешно пытались обчистить третьего; несколько продажных женщин честно старались обслужить клиентов, но, сраженные действием аквилонского напитка, оказались в состоянии лишь плюхнуться избранникам па колени и заснуть, обвив руками их шеи.

Конан размышлял о том, куда бы ему податься из Шадизара. Ближайшей целью виделся киммерийцу небольшой городок, называемый Аш-Шахба: некогда это была крепость, охраняющая подступы к Шадизару от орд диких кочевников пустыни; но с годами орды кочевников отошли в область преданий, а крепость превратилась в небольшой городок и недавно обрела собственного правителя.

Вот об этом-то правителе и сплетничали собравшиеся в трактире люди, и Конану стоило бы прислушаться к их разговорам. Говорили, в частности, о том, что недавно он возвысил до положения первой жены свою новую наложницу по имени Альфия.

Не возвысил, возражали другие, а проявил слабость, когда она сама пролезла к нему в постель, подкупив евнухов и воспользовавшись глупостью прежней любимицы господина.

До сих пор у правителя не было сына. Зная о заветной мечте господина, Альфия и здесь нашла способ расположить его к себе: она отдала подаренное ей правителем ожерелье одной прорицательнице, чтобы та явилась во дворец и предсказала скорое рождение сына от Альфии.

Ожерелье было дорогим и изумительно красивым; предсказательница изрекала свои пророчества на редкость убедительно… и Альфия постепенно забрала в Аш-Шахба немало власти.

Сын у нее, правда, так и не родился. Она вообще не забеременела. По слухам, Альфия была бесплодна, и тщетно возносила она молитвы своим темным божествам. Однако правитель, отчасти ослепленный ее чарами, отчасти просто по безволию и старости, сохранил за ней положение первой жены и научился закрывать глаза на то обстоятельство, что властная женщина отдает распоряжения от имени правителя и даже ухитряется приговаривать людей к смертной казни, причем зачастую – лишь из прихоти.