Мой брат Уилфрид постоянно твердит — дескать, несправедливо, что все это случилось со мной. Я, мол, девчонка и вообще моложе. По его мнению, я еще слишком глупа, чтобы самой завязывать ремни на сандалиях. Но я-то считаю, что все было по-честному. Я считаю — все случилось именно так, как должно было случиться. За исключением, быть может, самой грустной части, но без нее, наверное, тоже нельзя было обойтись. Меня зовут Суз, и мне девять лет. В будущем месяце, как раз в годовщину появления грифона, мне исполнится десять. Уилфрид говорит — грифон появился в наших краях из-за меня. Он, мол, прослышал, что в нашей деревне родился самый безобразный на свете ребенок, и прилетел, чтобы меня сожрать, но я оказалась слишком уродливой. Вот грифон и поселился в Черном лесу (это мы его так прозвали; на самом деле он называется Полуночной дубравой, потому что там всегда темно, словно самой глухой полночью — до того могучи там деревья) и начал таскать наших овец и коз. Грифоны часто так поступают, если им понравится какое-то место.
Но никогда, никогда он не ел детей. Во всяком случае до нынешнего года.
Сама я видела его только один раз в жизни. Я имею в виду — до тех событий, о которых собираюсь рассказать. Это было поздно вечером, и грифон поднимался над верхушками деревьев, словно вторая луна. Только в ту ночь не было луны. Казалось, в целом мире не осталось ничего, кроме сверкающих бронзовых перьев, гибкого львиного тела, широких орлиных крыльев, огромных когтей, похожих на изогнутые клыки, и чудовищного клюва, который казался слишком большим для крошечной приплюснутой головы. Уилфрид говорит — после этого я три дня проплакала, но это неправда. И, разумеется, я не пряталась в погребе, как он тоже говорит. На самом деле две следующие ночи я спала на сеновале с нашей собакой Малкой, потому что знала, уж она-то не допустит, чтобы меня украла какая-то летучая дрянь.
Конечно, мои мама и папа тоже не допустили бы ничего подобного. Никогда, если бы только это было в их силах. А Малка очень сильная. Она самая большая и злая собака во всей деревне, и она ничего не боится. Когда грифон утащил Джихейн, маленькую дочку кузнеца, мой папа до того испугался, что даже я это заметила. Посмотрели бы вы, как он вместе с другими мужчинами бегал по всей деревне и пытался организовать ежедневные дежурства, чтобы предупреждать жителей, когда грифон снова вылетит на охоту. Я знаю, он боялся за маму и за меня и делал все возможное, чтобы нас защитить, но мне почему-то не становилось спокойнее. А с Малкой я чувствовала себя в безопасности.
Впрочем, не только папа, но и вообще никто не знал, что теперь делать. Было и так очень скверно, что грифон таскает овец, потому что большинство наших соседей зарабатывали на жизнь, продавая шерсть, сыр и одежду из овчины. Но когда в начале прошлой весны он украл и съел маленькую Джихейн, стало еще хуже. Мы даже отправили к королю гонца — и не одного, а целых трех, и каждый раз король присылал кого-то к нам на помощь. В первый раз он прислал только одного рыцаря; его звали Дурос, и он подарил мне яблоко. С веселой песней Дурос поскакал в Черный лес, и больше мы его не видели.
В следующий раз — после того, как грифон утащил Лули, мальчишку, который помогал мельнику — король прислал сразу пять рыцарей. Все они тоже отправились в Черный лес на поиски грифона, а вернулся только один — правда, он сразу умер от ран и не успел ничего толком рассказать.
В третий раз к нам в деревню прискакал целый эскадрон. Во всяком случае, мой папа сказал, что это был эскадрон. Я не знаю, сколько солдат должно быть в эскадроне — знаю только, что их было много. Они оставались в нашей деревне два дня. Солдаты натянули за околицей палатки, поставили лошадей в наши конюшни и каждый день хвастались в таверне, как они победят грифона и освободят нас, бедных крестьян.
Там было и несколько музыкантов. Я помню, что когда солдаты двинулись в лес, музыканты играли какой-то марш. Потом музыка оборвалась, и мы все услышали доносящиеся из леса ужасные звуки.
После этого мы больше не посылали гонцов к королю. Нам не хотелось, чтобы его отважные воины гибли в нашем Черном лесу, к тому же никто не верил, что от этого будет какая-нибудь польза. Теперь родители загоняли детей домой незадолго до захода солнца, когда грифон просыпался после дневного сна и вылетал за добычей. Я и мои друзья больше не могли играть вместе, пасти овец и выполнять мелкие поручения наших родителей. Нам не разрешали даже спать у открытого окна, чтобы грифон не утащил еще кого-нибудь. Мне оставалось только читать книжки, которые я давно знала наизусть, да теребить маму и папу, но они слишком уставали, присматривая за мной и Уилфри-дом днем, чтобы развлекать нас еще и по вечерам. Они охраняли не только нас, но и по очереди с другими родителями остальных детей, а ведь им приходилось еще стеречь наших овец и коз, поэтому они совсем не отдыхали и все время боялись. Немудрено, что родители сердились на нас, а мы — на них. И так почти в каждом доме. А потом грифон украл Фелиситу.
Фелисита глухонемая, но она была моей давней и самой близкой подругой. Я всегда понимала, что она хочет сказать, а Фелисита понимала меня. Она понимала меня лучше, чем кто бы то ни было, и мы часто играли вместе. С ней мне было даже интереснее, чем с другими детьми. Родители Фелиситы считали, что она только даром ест хлеб: ведь ни один парень, думали они, не захочет жениться на дурочке, поэтому они охотно позволяли ей ужинать у нас. Правда, Уилфрид частенько передразнивал Фелиситу, негромко квакая в кулак (это был единственный звук, который она могла издавать), но однажды я как следует стукнула его камнем, и он больше так не делал.
Я, конечно, не видела, как все случилось, но очень хорошо это представляла. Фелисита знала, что после наступления темноты детям нельзя выходить на улицу, но ей очень нравилось бывать у нас по вечерам — вот она и нарушила запрет. А дома ее, конечно, не хватились. Отец и мать вообще ее не замечали.
Узнав о гибели Фелиситы, я в тот же день отправилась к королю.
Вернее, я отправилась к нему той же ночью, потому что незаметно выбраться из дома или из деревни днем было, конечно, немыслимо. Да и ночью сделать это не намного проще. Честно говоря, я и сама не знаю, как бы это у меня получилось, но, на счастье, мой дядя Амброуз как раз собирался в Хэгсгейт с возом овечьих кож, а чтобы поспеть в город к открытию рынка, нужно выехать задолго до рассвета. Я очень любила дядю Амброуза, а он любил меня, но просить его отвезти меня к королю было, конечно, бесполезно: вместо этого он пошел бы прямо к маме и посоветовал дать мне серы и патоки и уложить в постель с горчичником. Он даже своих лошадей лечит серой и патокой, когда они болеют, вот!
