Далия Трускиновская Ворота
Жило-было некоторое царство, некоторое государство.
А поскольку в те времена не то что Америку еще не открыли, а даже считали, что за дальним горным кряжем непременно живут люди с одной ногой и двумя головами, то и нетрудно догадаться – в маленьком мире теснились махонькие государства. То есть вот княжий двор, вот полдюжины деревенек, а если пустить стрелу из заморского тисового лука, то она, пожалуй, уже в соседнее княжество залетит.
Да и не придумали тогда еще такого слова – царь. А вот князья водились.
Так вот, в некотором государстве, которое было не шибко большим княжеством, жили князь с княгинюшкой, а у них – три дочки на выданье. Построился князь отменно – возвел крепость-детинец на скале, которая нависла над рекой, и попасть туда можно было либо с воды, поднявшись по приставным лестницам, либо по деревянному подъемному мосту, либо рухнуть за ограду с неба. И даже если перерубить удерживающие поднятый мост канаты – все равно остаются здоровенные дубовые ворота, которых ни одним тараном не прошибешь.
Все это князь затеял потому, что от поры до поры на княжество покушалась Орда. Налетала, шумела, угоняла скот, портила девок, какие не успели убежать, и опять откатывалась. А княжьи люди, вовремя укрывшиеся в детинце, выходили и жили дальше. Или же, положась на лазутчиков, заступали Орде путь в каком-либо неожиданном месте – и тогда сами угоняли награбленный ею незнамо где скот и портили ордынских девок. Все как полагается…
И вот однажды приехал в княжество молодец. Был он хорош собой несказанно – и кудри золотые вились, и глаза – как майское небо, и в плечах широк, и станом тонок, и конь под ним – огонь, и прочие достоинства тоже соблюдались в пропорции. Молодец просился пожить денька три на каком ни есть дворе – сам устал в пути, да и конь притомился. А потом-де дальше поедет.
Когда спешивался и коня расседлывал – углядели девки, что приторочены были сзади гусельки. Собрались, упросили – сел молодец, положил гусли на колени и такое разудалое трень-брень грянул – старики в пляс собрались. Так что на следующий вечер тешил он своей игрой уже князя с княгинюшкой и трех молоденьких княжен.
Прожил молодец, как обещался, три дня, собрался да и укатил спозаранку. А как погнали княжеский скот на пастбище, глядь – ворота детинца в дегте выпачканы. Да такой въедливый деготь попался – ничем его не отскребешь!
Собрались бабы, стали судачить – не иначе, заезжий молодец которую-нибудь княжну огулял. Сраму-то сраму! Князь позвал своих плотников-столяров, приказал – и ободрали они деготь с дубовых ворот на всю глубину его въедливости, да еще рубанками древесину заровняли.
Прошло сколько-то времени – и едет к княжеству другой молодец на ретивом коне. И в плечах – косая сажень, и очи соколиные, брови соболиные, а сзади что приторочено? Да гусельки же…
А играл да припевал так, что слеза молодых женок прошибала. Долго ли, коротко ли – и этого позвали князя тешить. А после его скоропалительного отъезда глядь – ворота в дегте.
Тут бы князю призадуматься.
А чего думать, если соседи скоро начнут пальцами казать – вот и вторую-де княжну тебе, губошлепу, проезжий человек огулял! Гляди, скоро неведомо чьи внучата побегут…
Княжьи дочки клялись и божились, что нетронутые. И как бы им исхитриться да с молодцем встретиться, коли их мамки-няньки стерегут? Да кто им поверит! Про нетронутость-то говорить лишь можно, ее всему княжеству и языкастым соседям не предъявишь, а ворота – вот они, чернеются, точно обгорелые.
Князь вдругорядь позвал столяров и плотников со стамесками и рубанками.
А надо сказать, что жил в тех краях старый волхв. Был у него домишко, но замшелый дед охотнее ночевал в лесу, под елкой, или в лугах, где уже сметали в стога сено. Поэтому его хоть и уважали за познания, а считали чудаком.
И заявился он к князю.
– Княже, – говорит, – а ведь деготь тот неспроста.
– Еще бы неспроста! – отвечает угрюмый князь. – Отстань ты, Перуна ради, и без тебя тошно. Или скажи – может, знаешь какой отвар, чтобы им деготь с ворот смыть поскорее?
– А что, княже, сильно ли тебе тот деготь мешает? – спрашивает волхв. – Скажем, ворота открывать-закрывать мешает?
– Еще бы не мешал! Все соседи смеются и пальцами кажут!
– Посмеются да и перестанут.
– Дочек замуж не возьмут.
– Угомонятся да и возьмут.
– Тебя послушать – так и сводить деготь с ворот незачем! – возмутился князь. – Вот сам трех дочек родишь, тогда я на тебя погляжу!
– Послушайся доброго совета, княже, – вдруг построжев, сказал волхв. – Оставь все как есть. На каждый роток не накинешь платок, и беспокоиться, чего про тебя дураки с пустомелями подумают, – зряшное занятие. Пусть ворота постоят черными, пусть соседи видят, что тебе на их сплетни начхать. И посмотришь, что из этого получится.
Не убедил. Махнул рукой, пригорюнился и пошел из детинца прочь.
Деготь с ворот ободрали, наново их выстругали. Стоят себе чистенькие, как новенькие.
А еще какое-то время спустя третий молодец прибыл. Конь под ним лебедем плывет, сам – кровь с молоком, улыбнется – словно солнышком осветит. У того, правда, не гусли – свирелька с собой имелась. Понятное дело, вечером сел на завалинке да заиграл.
Этого на княжий двор уж не звали, но, видать, он и сам был не промах: как ночь, так и уходит, крадучись, со двора, где встал на постой, заявляется перед рассветом.
Ну, тут уж сам Перун велел и в третий раз ворота дегтем мазать. Правда, кому именно велел – так и осталось непонятно.
Князь разъярился, сам наблюдал, чтобы столяры и плотники ни одной черной капелюшечки не оставили, да сверху хорошенько рубанками прошлись. Опять ворота чистотой засверкали.
Да только недолго они сверкали. Приволоклась Орда. И тащила она за собой большой, в южных землях прихваченный таран, именуемый барашком, потому что главное его подвешенное на цепях бревно, которым, раскачав, бьют в преграду, завершалось бронзовой бараньей башкой.
Подтащили таран к детинцу, под стрелами добрались до моста, перерубили канаты, мост пал, и тогда уже, пихая сзади, подогнали барашка. И дюжины ударов не понадобилось – истончившиеся от стамесок с рубанками чистенькие ворота треснули, развалились, и Орда хлынула в детинец.
Вот когда вспомнил князь старого волхва. Однако было поздно.
Я к чему клоню? За девками следить надо, девичья честь дороже многого, это всякий сосед тебе скажет. Да только крепкие ворота, пожалуй, подороже нее встанут – особенно если за горным кряжем шевелится хитрая Орда…
