Сергей Карелин - Тонкая Стена:Крушение

Ганса разбудил стук в дверь. Стучали довольно деликатно, но настойчиво. Впрочем, юноша спал очень чутко. Его отец герцог Амист Фон Дер Хонник XXI умирал и делал это долго и склочно. Если тебя каждую ночь раз по пять вызывают к умирающему, то развивается волчье чутье на посторонние звуки.

- Кто там? - больше для порядка крикнул Ганс. Все было ясно и без того.

- Ваше Высочество, герцог требует вас к себе! - раздался из-за двери хорошо знакомый ему голос личного камердинера герцога Хуго Бозза.

- Иду, иду, вали отсюда, - ласково сообщил Ганс камердинеру, замершему за дверью, и, тяжело вздохнув, шепотом высказал все, что думал о мерзком холопе. Нацепив на себя парадную одежду (у его предка был пунктик насчет чистоты и опрятности), Ганс вышел в гулкий коридор. Хуго там уже не было.

- Старается, лизоблюд несчастный - пробормотал Ганс, И тут же спохватился - почему лизоблюд, должен же кто-то прислуживать господам. А камердинер Хуго был неплохой.

Вдохнув стылый ночной воздух замка, пахший факельным дегтем и сыростью, Ганс отправился этажом выше в покои герцога. Они занимали четверть правого крыла замка. Герцог никогда не экономил на себе. Это, наверно, была единственная черта в отце, которая нравилась Гансу.

Войдя в огромную спальню, Ганс на секунду приостановился в проеме двери, чтобы в тысячный раз оглядеть покои отца. Вдоль спины Ганса потянуло незнакомым холодком. Похоже, папа действительно собрался отдать Богу душу. Скепсис и раздражение в душе молодого человека как-то незаметно начали уступать место пустоте и растерянности. Теперь его жизнь должна была обрести некий собственный смысл, выйти за пределы бестолкового противостояния воле папеньки. Раньше Ганс как-то не очень задумывался о том, что его отец называл "смыслом правления".

Ему нравилось быть просто герцогским сыном, ни в чем себе не отказывать, много охотиться, пользоваться женщинами, которые не имели смелости отказать сыну герцога, смотреть на всех свысока…да мало ли преимуществ у отпрыска знатного рода.

Он никогда не задумывался, каково это - стоять в зале Герцогского совета не за папиной спиной, стоять, занимая мозги не придумыванием того, как фрейлины выглядят в постели, а делами своих надоедливых подданных.

Из глубины спальни раздался надсадный кашель, и Ганс двинулся к балдахину кровати, скрывавшему иссохшее от болезни тело его отца. Свободного места, несмотря на громадные размеры, в спальне было мало. Одну ее половину занимал огромный шкаф с бесконечными дверьми, тянувшийся сразу вдоль двух стен.

Другую половину занимала гигантская кровать, на которой по молодому делу герцог любил развлекаться с тремя, а то и четырьмя молоденькими служанками. Папа не стеснялся ни своей жены, ни ребенка, и иногда казалось, что он мстил им за то, что они когда-то отняли у него беззаботные годы молодости. После того, как пять лет назад умерла герцогиня, герцог странным образом успокоился и поостыл к лихим амурным забавам. Более того, он даже попытался наставлять сына на путь истинный в точном соответствии с народной мудростью о том, что самые строгие ревнительницы общественной нравственности получаются из стареющих потаскух.

Никаких сыновних чувств Ганс к отцу уже давно не испытывал. Но, надо было делать хорошую мину при плохой игре, чтобы не остаться без наследства. Слава богам, что он единственный законный наследник, и хоть "бастардов", благодаря любвеобильности папочки, набралось бы с добрый взвод, в отношении престолонаследия законы герцогства кривотолков не допускали.

Когда Ганс появился в спальне, в ней, помимо герцога, было еще один человек. У изголовья кровати сидел на низком стульчике сенешаль Эссен Торн, верный слуга отца. Это был крепкий мужчина, в черных волосах которого красиво посверкивали нити седины. Торн был ненамного моложе своего повелителя, но жизнь прожил совсем по-другому. Он много и успешно повоевал на границах герцогства, а в мирные дни удалялся к себе в замок, где совсем не по-дворянски любил играючи поколоть дрова, помахать молотом в кузне, прижать в темном углу приглянувшуюся селянку, а то и какую-нибудь мелкопоместную баронессу. Надо сказать, что такому бравому воину дамы вне зависимости от положения, особо не отказывали и даже гордились тем, что им удалось заполучить Эссена.

На фоне таких явных подвигов Гансу всегда казалось, что отец не живет, а мучается, чем бы заполнить пустые дни жизни. Молодой герцог считал советника своим вторым отцом, потому что среди своих забав и трудов Эссен находил время заботиться о нем больше, чем родной папаша.

- Здравствуйте, Ваше…Высочество! - приветствовал его Эссен, словно запнувшись перед титулом.

- Здравствуй, - кивнул ему Ганс и покосился на барона. Тот лежал на постели. По его бледному лицу, начавшему уже принимать желтоватый оттенок, трудно было что-то сказать. Глаза папаши были закрыты. Шло время, свечи уже ощутимо оплывали, а герцог продолжал молчать.

- Что случилось? - недоуменно поинтересовался у Эссена Ганс.

- Он звал тебя. Подожди - ответил тот и добавил шепотом, - совсем слаб. Сегодня-завтра доктор сказал - умрет.

В этот момент старик открыл глаза, и Ганс невольно вздрогнул. Его обычно бесцветные, практически неживые глаза, теперь смотрели на юношу с ехидством.

- Привет, сын, - прохрипел герцог.

- Здравствуйте, отец, - церемонно поклонился Ганс.

- Брось, - махнул рукой герцог, - сейчас нам не до формальностей. Чувствую, немного мне еще кувыркаться, поэтому я решил передать тебе нашу последнюю волю.

"Нашу последнюю волю". О себе во множественном числе. Что ж, пусть смешно, но абсолютно законно. Сердце Ганса забилось быстрее. Он под предлогом скорой кончины папаши уже успел назанимать кучу денег, поэтому сейчас наступал момент истины.

Старик опять закашлялся. Откашлявшись, он продолжил.

- Итак, сын, хочу я этого или не хочу, ты станешь владельцем герцогства как единственный мой законный наследник. С тобой останется мой Эссен. Он будет помогать тебе, и до тех пор, пока он не умрет сам, ты не вправе подвергнуть его опале. Я знаю - это жестоко, но ты - моя родная кровь, и ты взял от меня худшую половину. Я также хочу, чтобы он помог в том деле, которое я хочу тебе поручить. Наши предки уже несколько веков передают из поколения в поколения тайну, о которой пришло время узнать и тебе.

Сенешаль сделал движение, чтобы встать и выйти из комнаты, оставив августейших особ наедине.