Эдуард Мухутдинов - Солнце село

Солнце село. Быстро сгущался сумрак, заполняемый туманом, тянущимся с болот. Звуки раздавались глухо, точно в вате, и не разносились, как обычно, по селу. Впрочем, такая погода тоже была нередкой — каждая третья ночь приносила с собой болотную сырость. Гроза же, щедро прошедшая ночью, только усилила влажность.

— Лето кончается, а мяса еще не запаслись, — сказал Жекэч, как всегда при входе стукнувшись лбом о притолоку. — Времени мало, надо торопиться.

— Ничего, Дюмша с Япхорами на охоту пошел, сегодня-завтра уже вернуться должен. Если как обычно, то половина запасов наберется, — спокойно ответила Рае. Руки ее, как обычно, не знали устали, и сейчас из-под потемневших от старости вязальных спиц выползал свитерок очередному малышу из десятка родившихся прошедшей зимой. Жекэч же был награжден доброй беззубой улыбкой.

— Дюмша уже стар, а младший Япхор впервые в походе, — покачал головой он. — Боюсь, много не добудут, придется весной обходиться корнями. Не по душе мне это.

— Успокойся, сынок. У Дюмши огромный опыт, Кауакан силен, а Валерик молод и страстен, они не подведут. Сядь лучше, отведай свежего настоя из семян травы киеа, что продал торговец на прошлой неделе. Говорят, его пьют аж в самой Кагуянии, а это ужас как далеко. Ивел, налей нам с сыном, пожалуйста.

Рае улыбнулась еще раз и потянула Жекэча за рукав. Большой, раза в два больше старушки, мужчина поклонился собравшимся, осторожно сел рядом и принял из руки улыбчивой молодой женщины чашу с темным напитком.

— У нас тут более неотложные вопросы, — неторопливо произнес седой, очень представительный человек, сидящий на другом краю ковра. С первого же взгляда становилось ясно, что он — главный. — Припасы на зиму, конечно, нужны, но лето еще не кончилось, и осень впереди. Меня другое беспокоит. Шаман вчера предупредил, что болота начало лихорадить.

Жекэч рассмеялся.

— Аше, рассказы старого дурня всегда кого-то лихорадят! Я не помню, чтобы топь когда-нибудь выходила из берегов, хотя в легендах и говорится про что-то подобное. Но ведь то легенды! Их и выдумали затем, чтобы шаманам было чем жить.

— Не то говоришь, — покачал головой Аше, терпеливо дослушав. — Шаман свое дело знает. Сказок он, конечно, расскажет всегда много и с удовольствием, но землю чует грамотно. И болота тоже. Марвак, освежи мою память, не произошло ли лет тридцать назад шествия гор на западе, из-за которого сель до нас разве что два дня не добралась?

— Было такое, — низким басом подтвердил густой бородач, сидевший в темном углу правее от старейшины.

— Шаман тогда моложе был, опыта меньше, но безошибочно сказал, что нам стихии бояться нечего, грязь в двух днях остановится. Однако пострадальцы пойдут, и их необходимо пропустить и помочь. Что мы тогда сделали, Марвак?

— Дважды посмеялись, — пробасил тот. — А зря. Помогли бы — много людей спасли б.

— Да, — горько подтвердил вождь, — посмеялись. Шаман — он ведь не от людей разум имеет, высший ум ему духами пожалован. Тогда моя ошибка была, я не послушал, и потом не раз жалел. Теперь стану слушать.

— О чем ты, Аше? — недоуменно спросил Жекэч. — Тридцать лет назад шаман единственный раз угадал то, что сложно было не угадать, и до сих пор ты считаешь его всезнающим? Не теряй рассудка, ты еще не старик, подумай здраво! Шамана давно пора отправить охотиться или торговать, чтобы приносил пользу, а не дурил головы обрядами.

— Я в своем уме, — сурово сказал Аше. — И сужу я так. Есть работа, к которой человек готовится всю жизнь. И стоящая этой жизни. Я знаю твое мнение об обрядах, и не буду говорить, что в нем нет зерна правды. Шаман действительно говорил мне, что очень многое в них — всего лишь традиция. Но есть и серьезные моменты. Какие — теперь не время обсуждать. Важно сейчас другое. Сотни лет болота оставались для нас простой обыденностью, вещью, существующей за порогом дома. Свыкшись с ними, мы нашли здесь свое место. Это — наш край, и мало что могло бы поколебать нашу уверенность в сем.

Но времена идут по кругу, и из-под земли, принесенной поколениями наших предков, пробивается страшное прошлое. Не нашего рода, нет, — этих мест. Шаман поведал мне истинное название болот, и не скажу, чтобы я не слыхал его ранее. Не особо сомневаясь в его речах до того, теперь я и вовсе уверен в их истинности.

— Как название болота? — раздраженно спросил Жекэч. — Не тяни душу мать. Что в нем такого страшного?

— Страшного? О да. Увы, до сих пор широко известна слава об этом дурном месте, хотя считалось, что давно утрачена информация о том, где оно находится. Но вот, видимо, пришло время показать, что все не так. Это Ворлемианская топь, друзья мои. Мы триста лет живем на краю Ворлемианской топи.

…Юный Эменец внимательнее прочих слушал шамана. Тот, одной рукой поглаживая себя по ухоженной седой бороде, оперевшись на посох, — впрочем, скорее по привычке, нежели из необходимости, — а другой теребя за ухом жирного кота-патриарха, рассказывал легенду за легендой, по большинству перешедшие к нему от предыдущего шамана, а тому — еще раньше, и так вглубь веков. Следуя традиции, он должен был поведать их только своему преемнику, но, поразмышляв, решил, что люди должны знать, чего следует ожидать. Шутка ли — уж целых три сотни лет искушали местных духов, не ведая о том. Но кто же знал, что они живы, что Топь только затаилась на время.

— Тогда король велел пустить вперед рабов. Они тонули в трясине, — мрачно рассказывал шаман, а дети, раскрыв рты, внимали ему, — заполняли ее, и наступал момент, когда очередной раб мог продвинуться дальше. Но и он погибал, а за ним шли новые и новые сотни, и укладывали поверх дорогу. Тысячи рабов утопил король, и к нему пришли советники и сказали, что в стране больше нет рабов, и некому работать.

— Прости, бабай, почему некому работать? — изумился Эменец. — А как же крестьяне, ремесленники, о которых ты рассказывал? Как же дворяне, ты ведь говорил, что их было очень много?

— Крестьяне растили хлеб, — улыбнулся шаман, — ремесленники его пекли и делали инструменты, чтобы можно было хлеб растить и печь. Воины защищали их и плоды их труда. Но кроме того, существует еще великое множество дел, для которых не нужно быть крестьянином, или ремесленником, или придворным, или воином. Потому что это либо скучно, либо тяжело, либо унизительно. Такие дела и выполняли рабы. Рабов пригоняли из других королевств, когда король собирал войско и шел войной. Там это был ремесленник или крестьянин, а солдат взял его в плен, пригнал сюда — и вот он уже раб. В жизни все может измениться очень быстро.