Максим Дегтярев - Сфера знаний

Прихожане как-то спросили настоятеля Фроско, зачем Проведение наделило живых существ столь разными языками. Он ответил, что все многообразие мира на одном языке не выразить. Прихожане понимающе покивали, но учеников у него не прибавилось. Его любовь к знанию и книгам разделяла только мышка Хрустелка — да и то, только потому, что книжный пергамент оказался ей очень по вкусу. Каждый вечер он выкладывал для Хрустелки кусочек сыра, дабы та не стремилась усваивать знания через желудок. Другой живности в доме Фроско не водилось, пока не скончался сосед-пасечник, бездетный и причудливый старик. Осиротевших пчел разобрали соседи, но аквариум с диковинными рыбками оказался никому не нужен, и Фроско забрал рыб себе.

Он задавал рыбкам корм (прожорливым не меньше Хрустелки), когда в его дом постучали.

На пороге стоял средних лет мужчина с усталым и загорелым лицом. Его одежда была бедной и поношенной, сапоги со стоптанными каблуками не чистились уже миль сто.

— Порошу прощения, — сказал гость, поклонившись, — меня зовут Рудвель, я хотел бы взять у вас несколько уроков. Декан Магбиднус рекомендовал вас как весьма сведущего в языках человека.

— Декан преувеличивает, — скромно ответил Фроско, — но позвольте спросить, который из языков вас интересует?

— Все, что вы знаете. И исключая те, которым меня научил господин декан. Он сказал, что его языки исчерпаны, и направил к вам.

— Вы изучили всё, что знает декан?!

— Позвольте мне объяснить…

Объяснение оказалось еще удивительней, чем признание в том, что незнакомец выучил все девять языков, известных декану факультета языкознания Королевского Университета. Рудвеля интересовала одна единственная фраза, которую он хотел бы научиться произносить на всех земных наречиях — древних и настоящих, народов человеческих и иных.

— И что это за фраза? — спросил Фроско.

— Это вопрос, очень короткий. «Человек ли я?».

Фроско внимательно присмотрелся к гостю — так, словно и у него появились сомнения, человек ли стоит перед ним.

— Конечно, вы вправе не отвечать, но почему именно этот вопрос вас интересует?

— Могу ли я рассчитывать, что мой ответ вы сохраните в тайне?

— Мой сан обязывает меня хранить чужие тайны.

— Хорошо, я скажу. Вопрос «Человек ли я?» — пароль, которым открывается дверь, ведущая к богатству и славе. Но никто не знает, на каком языке его нужно произнести. Если вы поможете мне найти нужный язык, вашу церковь будет ждать значительное пожертвование.

Фроско встретил объяснение полуулыбкой, какая появляется на лице родителя, довольного, что его дитя твердо выучило урок.

— Наш приход беден, — кивнул он, — и мы рады любым пожертвованиям. Вы готовы приступить сейчас?

Гость был готов, и они приступили.

У Фроско никогда не было ученика, который бы занимался с таким прилежанием. А прилежания требуется немало, когда учишься рычать, как трульф или блеять подобно сатиру.

Клокотание горных карликов требовало особой сноровки. Рудвель едва не проглотил язык, выговаривая простое слово «Я».

— Представьте, что вы показываете языком на себя, — инструктировал его Фроско.

К исходу часа из сил выбились оба.

— Удовлетворительно, — сказал Фроско, утирая пот. Если не слава и богатство, размышлял он, то что еще могло подвигнуть незнакомца на столь странный труд?

Когда подошло время вечерней службы, им пришлось прервать урок — к великому сожалению обоих.

«Настоятель мой и, если позволите, мой коллега!

Спешу поделиться новостью, могущей коснуться нас с вами самым непосредственным образом. Вы ведь знаете, что многие из моих учеников трудятся на государственном поприще во благо нашего королевства. Один из таких учеников служит сейчас толмачом в Министерстве Заморских Дел. Не далее как неделю назад ему была оказана честь толковать речь посланников из племени сыроедов — варварского, надо сказать, народа, взявшего за правило атаковать наши заморские владения при каждом удобном случае. Так вот, по его словам, посланники уверяли, будто кто-то из людей имел дерзость украсть их реликвию — таинственный предмет неизвестного вида и силы. Ученик подслушал, что меж собой они назвали реликвию „Сферой Знаний“. Он попытался расспросить сыроедов о Сфере, но стоило ее упомянуть, как посланники сделались немы, как рыбы. Они не желали о ней говорить, а лишь требовали разыскать и выдать им вора. Они дали описание похитителя — хоть и смутное, оно навело меня на мысль, что я встречал искомого человека буквально на днях.

Зная вашу проницательность, смею предположить, что вы уже догадались о каком человеке идет речь. Если нет, то, значит, он к вам в Ведячий Лог еще не прибыл. Он назвал себя Рудвелем и положил за цель произнести на любом наречии вопрос „Человек ли я?“. Между прочим, он сказал, что знаком с языком сыроедов, и это служит еще одним доказательством его вины.

Друг мой, Фроско, оставляю на ваше усмотрение, как с ним поступить — доносить ли властям или отпустить восвояси. Мы все — законопослушные подданные Его Величества, но сама мысль, что родич наш будет выдан врагам на растерзание, внушает мне отвращение и стыд.

На другой день Рудвель явился угрюмым. На предложение повторить предыдущий урок, он ответил отказом.

— Я все помню, — добавил он таким тоном, как будто речь шла о чем-то плохом и требующим отмщения.

Перед уроком Фроско сообщил нечто, что весьма огорчило Рудвеля.

— У голых людей, — сказал Фроско, — нет общего понятия «человек». Перевести ваш вопрос на их язык невозможно. И сходное свойство имеют многие языки зверей.

— Как же они называют себе подобных? — удивился Рудвель.

— Для каждого племени есть у них свое название. Нас, например, они зовут «живущие в чужой шкуре». Но, я полагаю, для вас это неважно. Вряд ли требуемый пароль надо произнести на языке без общих понятий.

Однако Рудвель не счел это известие неважным. Он прикусил губу и лицо его, несмотря на загар, заметно побледнело.

— Вам нехорошо? — спросил Фроско, поднимаясь, чтобы принести воды.

Рудвель помотал головой. Не ясно, что это могло означать точно, но Фроско догадался, что ученик не прочь остаться наедине со своими мыслями.

Чаша с водой была принята с благодарностью.

— Давайте все же попробуем перевести, — предложил Рудвель, — как будет на языке голых людей «я ли из племени голых людей?».