Давайте сделаем так, – предложил Роберт Карлович, – сейчас я расскажу вполне правдивую, но странную историю, и мы вместе попробуем дать ей объяснение. Не дожидаясь моего согласия, он начал:
– Представим, что на дворе пятнадцатый век. Некий ученый алхимик погружен в естественное для себя занятие – ищет, как бы превратить свинец в золото. Не так давно в руки ему попал древний манускрипт с описанием нужного рецепта. Рецепт не слишком прост – в состав входят толченные жабьи глаза, палец повешенного на перекрестке трёх дорог, сулема, размолотый молочный зуб первенца попа-расстриги, ветка омелы и десяток других ингредиентов. В принципе, при желании все составные части добыть можно, и такое желание у алхимика есть. Процесс превращения или, как его называют ученые люди, трансмутация, должен проводиться в полнолуние, ровно в три часа ночи. Наш алхимик обеспечивает все условия. В требуемый момент было смешано нужное зелье, прочитано соответствующее тайное заклинание и, о радость, свинцовый слиток, погруженный в раствор, сделался золотым. Добросовестный ученый всеми известными способами проверяет, действительно ли получилось именно золото. Он нагревает слиток, травит его кислотами и щелочами, растворяет в ртути отпиленный от слитка кусочек. Сомнений нет. Это золото наивысшей пробы!
С трудом дождавшись утра, алхимик спешит к своему герцогу, терпеливому меценату и покровителю долгих двадцатилетних исследований, сообщает ему об успехе и демонстрирует слиток. Герцог вне себя от радости. Он мечтает, как наполнит свою казну золотом, сделает, наконец, ремонт в замке, наймет огромную армию и с нею захватит соседнее графство, а там, глядишь, и не только соседнее... Герцогство сделается могучим государством. Величайшие правители мира сочтут за честь называть герцога своим братом, а то и сюзереном.
Наш алхимик тоже весь в мечтах. Он уже видит, как становится в ряд с величайшими мудрецами древности, а его имя упоминается рядом с античными Леносом Иромусом, Фродом и Теренцием, а то и с самим Гермесом Трисмегистом.
– Гермес, кажется, был богом, – несмело перебил я.
– По моим сведениям – нет, – сухо ответил Роберт Карлович и продолжил:
– Четыре недели до следующего полнолуния проходят в масштабной подготовке к великому превращению. В огромных количествах закупается свинец и отливается в слитки нужных размеров. Скоро эти слитки, сделавшись золотыми, заполнят доверху сокровищницу герцога.
Наступило очередное полнолуние, и было сделано всё как нужно. В итоге, если говорить коротко, ничего у нашего алхимика не вышло – ни один кусок свинца в золото не превратился. Дальше всё было грустно. Алхимика тут же заточили в тюрьму до следующего полнолуния, а когда через четыре недели снова ничего не получилось, его быстренько повесили.
А теперь – вопрос: – Почему не произошла повторная трансмутация?
– Вы сказали, что история правдивая и достоверная? – недоверчиво переспросил я.
– Да. В промежутке между вторым и третьим полнолуниями у алхимика было много свободного времени. Он его потратил, чтобы всё подробно описать, и эти записи сейчас у меня, – подтвердил Роберт Карлович.
– Хорошо, я понял. Сейчас попробую сказать, почему, – задумался я.
– Может быть, ингредиенты были какие-то не такие – скажем, жаба протухла? – предположил я навскидку и не угадал.
– Жабьи глаза были выше всякой критики, как и палец повешенного. Впрочем, это относится и ко всем остальным составляющим. Все ингредиенты были просто отличного качества, уверяю вас, – убежденно произнес Роберт Карлович, а потом добавил с большим воодушевлением, – протухла не жаба, протухла секвенция!
Никто не любит выглядеть идиотом. Включая и меня. Поэтому своим ответным мычанием я постарался выразить одновременно некоторый скепсис, понимание и интерес. Я так и сказал:
– М-м-м-м?
Роберт Карлович решил меня не томить и с победоносным видом изложил решение задачи, полагая, наверное, что мне всё тут же станет ясно:
– Дело в том, что эта конкретная секвенция может срабатывать не чаще, чем раз примерно в шестьдесят три года.
– Секвенция? – переспросил я. – Кажется, это какой-то музыкальный термин?
– Музыка здесь ни при чём, – отрезал Роберт Карлович. – Секвенция – это некоторая последовательность событий, которая приводит к определенному чудесному результату. Наши события – это полнолуние и погружение свинца в мерзкое варево. Впрочем, полностью план герцога не смог бы сработать и по ряду других причин. Упомянутая секвенция за один раз может трансмутировать около шестисот граммов свинца. Поскольку такое возможно лишь раз в шестьдесят лет, бизнес, как вы понимаете, не слишком прибыльный. Должен добавить, что сам рецепт зелья, мягко выражаясь, был несколько избыточным. Строго говоря, там нужны только три ингредиента. Остальное – домыслы, впрочем, довольно понятного происхождения.
До меня стало кое-что доходить.
– Значит ли это, что все чудеса, описанные в древних источниках, рано или поздно могут быть повторены? И пятью хлебами снова будет возможно накормить пять тысяч человек, а потом недоеденными кусками наполнить пять, кажется, коробов? – неуверенно спросил я.
– Полагаю, что так и есть, – спокойно ответствовал Роберт Карлович, – но я бы хотел, чтобы вы поняли самое главное – никаких чудес не существует. Все, так называемые чудеса, не нарушают законов мироздания. Эти законы прописаны в самой ткани нашего мира и никто, включая Создателя – кем бы он ни был, этих законов никогда не нарушал и, думаю, никогда не нарушит. Специальные последовательности событий, секвенции, приводят к кажущемуся нарушению законов природы. Но на самом деле, они – реализация более сложных и глубинных правил. И ваш дар, Андрей, поможет находить и использовать эти правила.
– То есть, возможно всё? Всё, что я могу себе представить, может быть реализовано, если будет выполнена соответствующая не протухшая секвенция? Можно летать, ходить по воде, насылать мор на целые народы?
– Думаю, что да, – довольно отвечал Роберт Карлович. – Правда, не принято употреблять слово «протухшая» в этом контексте. Мы говорим, что у любой секвенции есть «период безразличия» – тот отрезок времени, когда она не приводит к нужным последствиям.
Я внимательно слушал. Получалось, что мир устроен не совсем так, как мне представлялось, и я получал в этом новом мире довольно завидное место. Мне это определенно нравилось.
