Стражник загоготал, поддерживаемый товарищами и торговцем, а у Алеси сердце в пятки так и ухнуло: в город пробраться будет нелегко.
— Я свой товар еще до городских кордонов по тавернам раскидаю, так что у меня обыскивать будет нечего, окромя пустой телеги.
«Ой-ей-ей, надо сбежать отсюда до того, как он начнет разгружать товар. Теперь, когда ему рассказали о беглой магине, мне не удастся состряпать убедительную историю, оправдывающую мое присутствие в его телеге — он и слушать меня не станет, сразу в свой магический свисток дуть начнет, — лихорадочно соображала Алеся. — Будем надеяться на удачу, пока она меня тут не подводила, если не считать самого переноса меня в чужой враждебный мир».
Как только Михей встал у первой таверны и понес в нее первый поддон с хлебом, начав разбирать Алесино прикрытие, девушка осторожно выглянула на дорогу и, улучив момент, под прикрытием большой телеги метнулась в густые придорожные кусты. Переведя дух, замерев, прислушиваясь и приглядываясь к происходящему вокруг, она решила ждать наступления темноты. Торговец Михей скоро уехал, возле таверны постоянно крутились какие-то люди, и Алеся сидела в кустах тише мышки, уминая очередную булку из своих запасов. Когда солнце село и вокруг разлилась благословенная темнота, народ повалил в таверну, оставив улицу опустевшей. Движение телег по дороге тоже приостановилось до утра, только стражники ходили с фонарями по обочинам, перекрикиваясь друг с другом. Как только мимо прошел очередной патруль, Алеся выползла из кустов, отряхнулась и пошла к сеновалу рядом с конюшнями, который успела присмотреть за долгое время сидения в кустах.
Во дворе таверны она столкнулась с несколькими людьми, но особого внимания на нее не обратили: обычная селянка, закутанная в платок, мирно идущая по своим делам. Таверна была хороша тем, что в ней было много проезжих, которые не знали в лицо местных жителей и которых эти жители тоже не знали. Конечно, Алеся не рискнула бы остановиться на постой в таверне даже будь у нее деньги, подозревая, что ищейки сидят там по всем углам и точно обратят внимание на одинокую девушку: вряд ли в этом мире женщины могут свободно путешествовать без спутников, да еще молодые селянки. Алеся планировала опять зарыться в сено и обмозговать варианты проникновения в город, где ей не придется уже так сильно прятаться ото всех: не будут же ищейки допрашивать на улицах большого города всех женщин и проверять их личность. Или будут? Интересно, в этом мире есть аналоги паспортов? Если да, то ей крупно не повезло.
На сеновале Алеся устроилась без проблем, если кто ее и заметил, то благополучно забыл об этом. Тяжелые мысли не давали ей заснуть, доносившиеся из таверны пьяные вопли тоже не способствовали крепкому сну и добавляли опасений за свою жизнь и не только, заставляя все глубже зарываться в пахучее сено. Ближе к полуночи ее уединение было нарушено двумя заявившимися на сеновал пьяными мужиками, качающимися, как катера на большой волне, и прижимающими к груди бутыли с каким-то вонючим спиртосодержащим пойлом.
— Ты мне рот не затыкай, я им всё, гадам, в лицо скажу! — бубнил первый мужик, более пьяный, чем его товарищ, который вел его под руку, подталкивая вперед.
Второй мужик, покачнувшись и чуть не уронив друга-собутыльника, закрыл за собой дверь на сеновал и сказал, отпуская товарища:
— Тут скажи, Ильмар, только не громко. В сарае ищейки вряд ли по углам попрятались, а в таверне их тьма-тьмущая, уши греют, магиню беглую ищут.
Названый Ильмаром завалился у подножья стога, в котором пряталась Алеся, и залился пьяными слезами:
— А моя девочка убежать не сумела. Выпили ее досуха, сволочи, и бросили на берегу реки, как смятый листок! И как мою девоньку угораздило магиней народиться, а? Жёнка-то обрадовалась вначале, мечтала — известной магиней дочка станет, ан не так-то вышло: высосали из нее весь невеликий магический резерв, да еще и жизненную силу до кучи забрали. Почему жизнь-то ей не оставили, а?! Жизни-то зачем лишать?! Она только жить начинала, замуж собиралась…
— Сам знаешь — маг жизненную энергию тоже в магию преобразовать может, — вздохнул второй мужик. — Эх, горе какое, что у Улинки магические способности в юности пробудились, если бы не это, то без специальной проверки никто и не заподозрил бы в ней наличие магического резерва. Жена-то пришла в себя после смерти дочери?
— Повесилась жена от горя сразу после похорон, пока я пьяный на улице валялся. — Мужик приложился к бутыли, забулькал. Всхлипнул, утер рот рукавом.
— Не знал. Прости, брат, давно меня дома не было, а ты и вестей не слал. Теперь-то ясно, почему. Я так и думал, что-то неладно у тебя в доме. Расследование было, известно, кто племянницу мою сгубил?
— Не-а, то никому не ведомо, темнят ищейки чертовы. Прискакали, носами поводили, поспрашивали, почему сразу дочь к ним не привели, как только магию в ней заподозрили. Рыскали тут, рыскали, да так ничего и не сказали. Я так думаю, отлично знают они, какой маг мою дочь убил, да высокого полета птица тот маг, потому и молчат, как рыбы, дело временно приостановили за отсутствием улик. Может, сам ир Хальер мою Улинку выпил досуха.
Второй мужик поперхнулся пойлом и бросился первому рот рукой закрывать.
— Молчи, дурень, и думать того не смей! Сгниёшь в казематах подземных и косточек твоих не найдут! Я стражником десять лет отработал, много таких-то разговорчивых повидал. О главе тайной канцелярии не поминай всуе, лучше богохульствуй, чем имя это произноси, бог-то подалече ира будет. Много слухов об ире ходит, один другого страшнее, поговаривают, ему и прикасаться к магу не надо, чтобы осушить его подчистую, он одним только голосом может так голову вскружить, что магия сама по воздуху к нему перетечёт, во как! Своего главу даже самые свирепые ищейки до дрожи боятся, это я тебе точно говорю, своими глазами видел, своими ушами слышал.
«Вон оно как, голос-то и впрямь у Хальера непростой, то-то так необычно на меня подействовал. Значит, ищейками командует очень сильный маг, а магию можно «выпить» из другого мага. Ох, догадываюсь теперь, зачем охотники иномирных магов ловят, для чего они местным требуются: пополняют свой резерв за счет похищения чужого, — поежилась в сене Алеся. — Во мне магии нет, но они, оказывается, могут жизненную силу выпить, отчего человек умирает… Ужас какой, мамочки! Бежать отсюда, бежать без оглядки!»
Отец погубленной девушки отрывал от себя руки брата и божился, что прямо сейчас пойдет бить морды всем ищейкам и требовать у них имя убийцы дочери, кричал сиплым голосом:
— И пусть казнят меня, пусть сгнию, но за дочь мою невинную отомщу!
Второй мужик в итоге плюнул и ткнул его лицом в сено. Вопли стали приглушенными, сменились кашлем и отплевыванием, а бывший стражник бурчал недовольно:
— Как не вовремя эта магиня сбежала, всю округу ищейки наводнили, слово молвить страшно. Эти маги с пустым резервом, что ищейками работают, реагируют на любой всплеск магии, как голодные псы на запах свежего мяса, и злы они как эти самые псы. Долетит до них хоть одно худое слово про их главу, и устроят они кровавую расправу. Брат, угомонился?
— Да, пусти.
Первый мужик уселся ровно, потряс головой, вытряхивая из нее соломинки. Хлебнул еще из горла и сказал озлобленно:
— Желаю этой магине сбежать от чертовых ищеек, чтоб никогда ее не нашли! Пусть локотки себе, сволочи, покусают, что не смогли иномирную девку до смерти осушить.
Его брат хмыкнул:
— Кто ж иномирного мага сразу осушает, это ж всё одно, как дойную корову зарезать. Это наши пустышки не могут самостоятельно свой резерв пополнить, только на чужой силе паразитируют, а иномирные маги способны самовосстанавливаться: если их кормить хорошо, на свежем воздухе на острове держать, то магию много лет доить понемногу можно.
Алесе поплохело. Оказывается, быстрая смерть — еще не худший вариант из всех возможных. Долгое рабство в качестве магической батарейки — вот удел тех, кого вместе с ней заманили в этот мир.
