Со слов Марии выходило, что спецотряд — не та армия, которую я знал прежде. Окопы не копают, сортиры не драят. Чем вообще там занимаются целыми днями — хрен их знает. А если отправят воевать, тоже не так всё плохо: с тем количеством энергии, которое я имел, убить или ранить меня совсем непросто. В этом уже была возможность убедиться в нескольких драках.
Эх, не о том я мечтал, ну да что поделать. Сам же рассуждал, что надо энергетиков отправлять на войну, чтобы побыстрее её закончить. Вот придётся с себя начать.
— Да я только «за», — ответил я, — поболтать-то всегда можно.
На следующий день мне всё же удалось связаться со своими. Списался по почте с Дмитрием Прокофьевичем, тот обещал доставить мои вещи и документы. Договорились встретиться в пятницу в Химках в центральном парке.
В назначенное время я был на месте. Меня привезли двое сотрудников, которые торчали в коттедже, охраняя мою жизнь. А вот Марии и Бориса с того вечера я больше не видел. Лишь вчера Мария позвонила, сообщила о месте и времени встречи с её троюродным братом. Больше она о себе не напоминала.
Сотрудники, которые меня привезли, сказали, что будут за мной наблюдать, и если что, вмешаются. Я посчитал это разумным, хоть и излишним. Два человека в серьёзной заварушке погоды не сделают. Сам быстрее отобьюсь.
В парке возле кафе на берегу пруда находились лавочки. Там-то и было условленное место встречи. Когда я прибыл туда, Дмитрий Прокофьевич уже ждал меня. Вот только он пришёл не один, с ним явился какой-то парень — коренастый и немного полноватый. Издалека я его не узнал, а когда приблизился, понял, что это — сын дяди Гены и мой двоюродный брат Валера. Познакомился я с ним на ужине в честь моего принятия в семью, но с тех пор мы не виделись.
Вот только его я не приглашал. Появление Валеры насторожило меня. Я стал оглядываться по сторонам: не прислал ли род целую армию, которая сидит по кустам и ждёт подходящего момента, чтобы схватить меня.
Не обнаружив ничего подозрительного, я направился к Дмитрию Прокофьевичу и Валере.
Глава 4
Наученный горьким опытом, во время приветствия я внимательно смотрел на руки Дмитрия Прокофьевича и Валеры. У Валеры вторая рука была на виду, а секретарь держал чемодан. И всё же я боялся. Оказаться под воздействием нейтрализатора значило стать полностью беззащитным, и я не собирался позволить своим противникам повторить этот фокус.
Мы заказали в кафе по чашке кофе и уселись за столиком возле воды, от которой нас отделяло стеклянное заграждение с металлическими перилами.
Валера внешне походил на своего отца: такой же плотный и коренастый и даже галстуки, как и дядя Гена, надевал редко. Сейчас на нём были бордовая рубашка, бежевый пиджак и чёрные брюки. Я видел Валеру только один раз и не знал, что он за человек и что от него ожидать.
Секретаря знал лучше. Это был высокий мужчина пятидесяти двух лет, он носил причёску с пробором и очки. Дмитрий Прокофьевич происходил из семьи боевого дружинника и сам тоже имел титул дружинника рода, но в основном занимался административными делами. Он всегда вёл себя учтиво, и в то же время я чувствовал с его стороны покровительственное отношение ко всем отпрыскам Эдуарда Михайловича. Дмитрий Прокофьевич как будто считал своим долгом позаботиться о нас.
— Кажется, встреча была назначена только с вами, Дмитрий Прокофьевич, — заявил я.
— Благодаря Валерию Геннадьевичу я смог вернуть ваши вещи и документы, — произнёс секретарь сдержанно.
— Не доверяешь? — Валера слегка скривил рот. — Ну это понятно. Вот только мне надо поболтать с тобой, так что не обессудь.
— Ладно, — согласился я. — О чём хотел поговорить?
— Меня не устраивает то, что происходит у нас в семье. Кажется, тебя тоже?
— Мягко говоря, да.
— Значит, нам есть, что обсудить.
— Получается, есть, — я открыл чемодан, который мне передал Дмитрий Прокофьевич и проверил вещи. Всё было на месте: одежда, в том числе второй костюм, пошитый на заказ, смарт, портативник, документы и банковская карточка. — Счета мои открыты? — спросил я у секретаря.
— Разумеется, закрыть ваши счета и аннулировать сим-карту никто не имеет права без вашего личного разрешения.
Я кивнул, закрыл чемодан и поставил на пол. Со своими вещами на руках стало спокойнее. И пусть деньги на счету до момента получения мной наследства фактически принадлежат роду, было, по крайней мере, на что снять жильё и купить самое необходимое.
— Я могу рассчитывать на вас, Дмитрий Прокофьевич? — спросил я. — Мне нужен тот, кто будет представлять мои интересы во время раздела наследства. Разумеется, я заплачу за ваши услуги.
— А вот с наследством могут возникнуть проблемы, — ответил вместо секретаря Валера. — Тебя хотят изгнать из рода.
— Почему-то я предполагал такой исход… — хмыкнул я. — И когда?
— Данный вопрос обсуждается, — сказал Дмитрий Прокофьевич. — К сожалению, подробностей не знаю. Этим занимается совет, и меня в курс дела не ставят.
— Тоже ничего не знаю, — добавил Валера. — Мне сообщили об этом, когда я твои вещи забирал. От всех неугодных избавляются. Отца подвинули, Колю подвинули, с тобой тоже видишь, как обошлись.
— Если меня изгонят, то я лишусь всего наследства? — спросил я.
— Вы полностью лишитесь акций родовых компаний, — ответил Дмитрий Прокофьевич. — Долю личного имущества Эдуарда Михайловича вы унаследуете в любом случае.
— Что ж, значит, не всё так плохо.
— Есть небольшая проблема. Если вы выйдете из семьи, родовая кредитная организация поднимет ставку по вашему займу с двух с половиной процентов до семи целых восьми десятых процентов, как стороннему лицу. В этом случае ваших активов не хватит, чтобы покрыть расходы.
А вот это уже паршиво. Даже остаться без всего лучше, чем обрасти долгами, которые не можешь выплатить. Теперь моё участие в проекте Белозёрских под большим вопросом. Триста пятьдесят миллионов просто неоткуда взять. Остаётся лишь «Стармаш» и некоторые зарубежные активы. Но за долги их изымут, и я в любом случае останусь с пустыми руками. И это при хорошем раскладе.
— На каком основании меня хотят изгнать? — спросил я.
— В уставе есть такой пункт, как «неподобающее поведение, порочащее честь и достоинство рода», — объяснил Дмитрий Прокофьевич. — Скорее всего, апеллировать будут именно к нему.
— А конкретнее? Когда именно я себя вёл неподобающе? Я же могу оспорить заключение в более высоких инстанциях?
— Род считает, что ты сотрудничаешь с УВР, — сказал Валера, — а формальный повод придумают. У нас Афанасий Павлович — голова, юрист с большим стажем. Он сочинит такое, что и не отвертишься. А мне, честно говоря, тоже интересен вопрос: можно ли тебе доверять?
Я пожал плечами:
— А я этого и не требую. Если род меня пошлёт, то и вы мне на хер не сдались.
— Да погоди, не пори горячку. Ещё ничего не решено, и я постараюсь помочь. Только мне надо знать, на кого ты работаешь.
— Ни на кого.
— Что-то не верится, что ты в одиночку сбежал из-под стражи и самостоятельно добрался до Москвы. Тебе кто-то помогает. Я и Дмитрий Прокофьевич очень хотим выручить тебя, но мы должны быть уверены, что ты не подставишь семью. Твоё отсутствие во время облавы выглядело весьма подозрительно. Теперь — побег. Что нам думать?
Я снова пожал плечами:
— Да что хотите.
— Тебе не нужны друзья? Они лишними не бывают. Хотя если ты нашёл новых, предав всех нас, то я сам с радостью изгнал бы тебя из семьи.
Я задумался: стоит ли сказать про ГСБ или нет? Хотелось развеять опасения родни по поводу моего сотрудничества с УВР. К тому же в данный момент мне ничего не угрожало. Это когда я сидел в подвале с нейтрализаторами на руке и ноге, стоило держать язык за зубами, дабы не прибили, а сейчас тронуть меня никто не посмеет. Зато был шанс, что кто-то из родни поможет, и я не потеряю наследство.
