— Стой. Приехали, — вскоре Юра скомандовал.
— Ну и где твой дом? — не видно никаких строений. То ли ручей, то ли речка маленькая течет, а через неё здоровенная колода переброшена. Метра два длиной. Толстущая.
— Тут немного ещё пешком надо. Перейдем сейчас ручеек, там ещё метров двести. Не далеко. — Юра уж через водное препятствие перебирается. Меня не ждёт.
Посмотрел по сторонам. Не опасно тут машину оставить?
— Пойдём. Не тронут здесь твой транспорт, — рыжий рукой уже с другого берега машет.
Ладно. Юре виднее. Он тут не в первый раз.
Дошли до дома. Дом как дом. С виду ничего волшебного. По двору прошлись, внутрь поднялись. Никаких самоваров на столе в комнате не стоит. В шкафчике на стене столовое серебро тоже не появилось.
— Полезли на чердак, — Юра говорит.
— Куда ты со своими руками полезешь? — смотрю на него удивленно.
— Одна то рука у меня целая почти. Я потихоньку. Если что, ты меня поддержишь. — глаза у напарника горят. Заело его. Побывать в волшебном доме и ничего не ломануть — неправильно это.
Забрался ведь. Как не сверзился — червяком почти по лестнице на чердак поднимался. Морщился, кривился, но цели достиг. Охота, она пуще неволи.
Первый Юра поднимался. Я за ним. Если что, ловить его был готов. Ну, чтобы вместе падать.
На чердаке темновато, только сквозь щели лучики света проникают. Прялка старая валяется. Никому она не нужна или только что перед нашим приходом появилась?
— Юра, была тут раньше прялка? — к напарнику оборачиваюсь.
— Была. — столбом стоит. Куда-то уставился, глаз не отводит.
Подошёл. Что там он интересного увидел?
— Гляди. — рукой мне на будочку какую-то указывает.
Зачем тут будочка? На чердаке, тем более.
Стены пыльные все, паутиной какой-то заросли. Рисунок из-под неё какой-то чуть-чуть проглядывает.
Юра к будочке подошёл, забинтованной рукой тенёта начал сметать. Пылища поднялась, а он всё будочку очищает.
— Поле чудес… — у меня непроизвольно вырвалось.
Стена будочки никакая не стена, а старая храмовая икона. В мой рост. Метр восемьдесят. Гвоздями с ржавыми шляпками к чему-то приколочена… Охренеть…
Все три стены будочки такими были. Четвертой просто не существовало — это как бы вход внутрь такой был предусмотрен. Рыбацкие принадлежности складывать. Юра своей больной рукой в грязном бинте из будочки ботало достал и в сторону отбросил. Туда же столетняя разваливающаяся сеть на палку намотанная с поплавками из бересты полетела. За ней вёсла.
— Сто раз здесь был… — Юра на меня очумело смотрит. — За монтажкой Бакалавр иди. Наша эта находка. Для нас они тут были приготовлены… Можно это брать, не западло.
Не сходил, а сбегал. Аккуратно самокованные гвозди достал. Иконы освободил. На веревках с чердака их спустил, а Юра внизу принял. Про руку он уж и забыл. Второй, загипсованной, тоже немного помогал. Пальчиками.
Мешки, что у нас были, распороли. Иконы укутали. На багажник на крыше копеечки привязали.
— Юра, сигаретку дай, — напарнику говорю. — Что-то курить захотелось.
— На, не жалко. — пачку протянул. Опять скривился. Рука то снова заболела.
— Чудеса… — то на напарника посмотрю, то на багажник.
— Ещё не то бывает. Чудеса — ладно. Страхи разные ещё случаются. Вот тут уж только держись… — стоит тоже курит.
— Расскажешь? — заинтересовало это что-то меня.
— Да нет, наверное. Вспоминать такое не хочется. — сигарету недокуренную Юра бросил. — Поехали.
Глава 16
Глава 16 Общага
Мне надоело петь про эту заграницу.
Надену валенки и красное пальто.
Пойду проведаю любимую столицу,
Хоть в этом виде не узнает и никто…
Худенькие девицы на сцене изображали что-то. Ну, типа выступление. Не знаю, как это правильно называется. Народу нравилось. Мне, кстати, тоже.
Сегодня в филармонии не дешево стриженные возрастные дамы, не интеллигентные семейные пары из профессорско-преподавательского состава в костюмах, давно требующих обновления, не студентки пединститута, а совсем иная публика. Не контрамарочники от профсоюзного комитета, а веселые парни и девицы, иногда даже в спортивных костюмах.
Бакалавр, как копейку разгрузил дома у бабушки и о делах на завтра с Юрой договорился, сразу рванул в кассу сего очага культуры. Девочка то его — врач будущий, не в пивняк же с ней идти. Врачи — это элита интеллигенции, с ними только в филармонию. Ну, или в театр.
Бухгалтер, милый мой бухгалтер.
Вот он какой — такой простой.
Бухгалтер, милый мой бухгалтер,
А счастье будет, если есть в душе покой.
Бухгалтер, милый мой бухгалтер.
Вот он какой — такой простой.
Бухгалтер, милый — милый мой бухгалтер,
Зато родной, зато весь мой…
Места хорошие взял. Не близко и не далеко. В центре.
Если совсем рядом со сценой расположиться, то очень уж громко будет. Имелся у Бакалавра уже такой опыт. Повторять свои ошибки ему что-то не хочется.
Дома у бабушки только помылся и морду побрил, а потом сразу к общаге мединститута выдвинулся. Повинился за долгое отсутствие, билетиками в воздухе помахал. Повысить культурный уровень предложил. Пригласил в филармонию, как мальчик приличный.
Придя в холодную и пыльную конторку,
Разложит стопками бумаги на столе.
Загрузит в трубочку советскую махорку
И будет думать только-только обо мне.
Рабочий день его почти уже закончен,
А дебет с кредитом остался не сведен.
Ему плевать на это, лишь бы днем и ночью,
Я пела эту песенку о нем…
В фойе филармонии студентка медицинского вуза не переставала удивляться.
К Вадику какие-то непотребные девицы подходили, Бакалавром называли, качаные мужики его по плечу хлопали, руку некоторые жали.
Цепи жёлтого металла у них на шеях болтались, алкоголем от некоторых тащило. Причем, так не слабо.
Бухгалтер, милый мой бухгалтер.
Вот он какой — такой простой.
Бухгалтер, милый мой бухгалтер,
А счастье будет, если есть в душе покой.
Бухгалтер, милый мой бухгалтер.
Вот он какой — такой простой.
Бухгалтер, милый — милый мой бухгалтер,
Зато родной, зато весь мой…
Зал на ушах стоял. Руководство филармонии бабло считало и с манагером девочек в юбочках из плюша переговоры вело. Когда дескать снова к нам заглянете, приездом своим осчастливите. Тот кочевряжился и пальцы гнул. Рубли в баксы переводил и пальцем в воздухе качал. Маловато мол будет…
Подруга довольна, у Вадика надежды какие-то замаячили…
В местожительство даму проводил, тётке на вахте денежку сунул, на этаж поднялся.
При движении по лестнице мальчишек каких-то встретили. Типа оперотряд. Вадик вид умный сделал, про цикл Кребса разговор завел… Парни мазнули глазами и мимо прошествовали. Им за общественную работу общагу давали, а не за бои без правил с кавалером первокурсницы. Вид у того был какой-то уверенный. Может это новый преподаватель отработки идёт принимать? Мало ли. Всяко бывало.
В комнате Наташи обнаружился непорядок. Девочки дисциплину хулиганили.
— Вадя, привет… — Миша-еврей с ноги на ногу у туалета переминается. Хороший, кстати, мужик. Бакалавр его по рынку знал.
Студенты-медики тут хорошо живут — на четверых однокомнатная квартира новой планировки. Валентин Андреевич для них расстарался. Кухня большая. Туалет. Ванная комната отдельная. Прихожая. Две лоджии — одна из комнаты, одна из кухни. Профессору Журавлеву студены должны в ноги поклониться. Три раза.
— Привет-привет. — к девчонкам в комнату прохожу. Тут препод с кафедры физвоспитания уже царствует…
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подернулись угли костра,
Вот и закончилось все — расставаться пора…
Сам хорошо поставленным голосом основную партию выводит, а девки ему подпевают.
