верю, парень, но ты сам знаешь, что всё не так. Хэйзел почему-то не сомневалась, что Мэтт должен стать медиумом и травником, раздавая свои визитки всем на улицах и помогая каждому встречному.
— Ты же училась со мной, — резко сказал Мэтт. — Видела, как надо мной смеялись!
— Ну и что? Они думали, ты говоришь с пустым местом.
— Они считали меня психом.
— Какая разница? Ты же знал, что это не так.
Призраки лгут, люди смеются. Умение видеть то, чего нет, никогда не приносило Мэтту хорошего. Зато добавляло синяков.
— Мой перерыв почти закончился, — сухо сказал Мэтт. — Пора на работу.
Возможно, залогом долгой дружбы с Хэйзел стало то, что она знала, когда стоит согласиться, замолчать и не продолжать гнуть свою линию. Вот и сейчас она предложила расплатиться по счету, а до этого рассказывала не о смерти, а о подруге, которая всеми правдами и неправдами пыталась женить на себе своего парня.
Путь в магазин был коротким, но Мэтт намеренно выбрал длинную дорогу в обход квартала. Жара стискивала в решительные объятия, но слишком уж хотелось пройтись и подышать воздухом.
Даже если половина людей, которые встречались на улице, были мертвыми.
Мэтт старался не думать об этом, хотя разговор с Хэйзел заставил вспомнить не только бабушку, но и детство. Отец всегда был занят делами, а требованиям матери не так-то просто было соответствовать. Мэтт не был душой компании, заводить друзей всегда казалось сложным — особенно когда большая часть из них считала психом.
Или верила и боялась. Это было даже хуже.
Ему повезло, что всегда оставался Даниэль — старший, спокойный, кто точно не страшился и не сомневался в правдивости слов. Он слушал и о соседке, умершей полгода назад, но до сих пор возвращалась в свой сад, и об учительнице, которая таскала за собой искаженный ошметок мужа. Не все призраки оставались яркими и живыми, от многих лишь тлели куски, и они пугали больше всего.
Даниэль не видел призрачного котенка, с которым играл Мэтт, но с энтузиазмом предлагал для него имена. Даже хотел отыскать его труп — Мэтт до сих пор не знал, говорил ли он всерьез.
А потом он умер. Даниэль никогда не спрашивал, а Мэтт не рассказывал, но он ощутил смерть брата. Его собственное сердце сжалось и будто бы пропустило удар. Он увидел призрака — не полноценного, а скорее отголосок души, который мелькнул на долю мгновения — бледный, в крови и мертвый.
Когда позвонил отец рассказать об аварии, они оба уже знали, что Даниэль мертв, хоть ни один из них не сказал этого вслух.
Мэтт не очень-то помнил, как ехал в больницу, зато точно приехал раньше отца. Ему первому врач сообщил, что да, Даниэль правда умирал, но его сердце снова забилось.
К черту всё! Мэтт вытащил телефон, сам не зная, то ли собирался позвонить Даниэлю и рассказать о полиции, то ли открыть семейный чатик и позвать брата с сестрой в тетушкин бар.
Мэтт остановился, таращась на перекресток и забыв о телефоне. Ему хватало мертвецов, он не призывал дьяволов и лоа, поэтому не имел предубеждений против перекрестков. Возможно, сейчас стоило начать думать о них иначе.
Потому что там плыли, наполовину зарывшись в асфальт, призрачные гробы. Мэтт никогда такого не видел. Как будто мертвецы вспоминали свое путешествие, когда ураган "Катрина" разрушил даже склепы на кладбищах.
По ту сторону улицы стояла фигура, которую Мэтт не сразу узнал. Бабушка Эйлин. Она никогда не являлась ему со дня своей смерти, но теперь стояла и смотрела, совсем как живая. Она вскинула руку и сделала охранный жест — при жизни утверждала, что он ирландский, но Мэтт знал, что она сама его придумала.
Она предупреждала об опасности. Бабушка явилась сейчас, чтобы предупредить об опасности.
Она исчезла, а всплывшие гробы еще некоторое время двигались по улице.
4. Даже если будешь ненавидеть меня
Бар «Пепел к пеплу» располагался у реки, так что подъезжая, можно было ощущать влажный, болотистый дух Миссисипи.
Небольшой домик скрывался среди раскидистых деревьев, будто утопая в них. Ночная жизнь на Бурбон-стрит пульсировала для туристов, показывала им красивую картинку, но настоящая ютилась ближе к дамбе, в небольших барах, подобных этому.
Такси остановилось на потрескавшемся асфальте, Даниэль снял темные очки, прищурившись на заходящем солнце. Еще рано, посетителей наверняка немного, и Даниэль успеет перекинуться парой слов с тетей.
Если Роберт Эш, старший сын Бернарда, пошел в семейное дело, то его дочь Вивьен Эш предпочла собственное, точно многое взяв от бурного нрава ирландской родни. Она поступила в колледж где-то в Нью-Йорке, уехала туда сразу после школы, перепробовала множество дел, вышла замуж, развелась, вернулась в Новый Орлеан и открыла бар.
Летом к ней приезжала дочь Стелла. Даниэль не знал, почему она осталась с отцом, кажется, там была какая-то загадочная история и не такой простой бывший муж Вивьен. Как бы то ни было, лето Стелла проводила у Эшей, училась семейному искусству и помогала матери в баре. Сейчас она вроде бы заканчивал колледж. Даниэль кузину любил, хотя на ее неизменные приглашения в гости отвечал отказом. А она по секрету рассказывала, что хочет переехать в Новый Орлеан, когда станет старше и сможет договориться с «отцом и его головорезами».
Возможно, бар и неподходящее место для детей, но Даниэль с братом часто бывали здесь. Он помнил еще первое помещение, просторное и удобное, полностью уничтоженное "Катриной". Сам ураган Эши почти не застали, заранее уехав из города. Ни их предприятие, ни дом особенно не пострадали. А вот бар тети, стоявший ближе к дамбе, оказался уничтожен.
Тетя Вивьен не отчаялась. Она вообще редко падала духом. Просто отстроила бар заново, сделала его меньше и уютнее. Даниэлю тогда было лет двенадцать, так что для него старый «Пепел» оказался частью детства. Той, что там и осталась.
Новый уже в новой жизни. Но за прошедшие годы Даниэль успел полюбить это место даже больше прежнего. Сюда он забегал в выходные из семинарии. Тут проводил время с Анаис, которая оказалась очарована баром. И здесь они встречались с семьей.
Темную стену украшал неоновый крест, на полках стояли черепа, а с рогов оленя со стеклянными глазами свисали розарии вперемежку с бусами Марди гра. Повсюду расставлены свечи, придавая помещению вид чего-то среднего между церковью и алтарем во имя алкоголя.
Посетителей пока было немного, всего пара человек за столиками. Играл приглушенный рок, а за стойкой стояла сама
