Ознакомительная версия.
В собрании старейшин лишь двое парней устроились у двери: старшие сыновья Вершины, Лютомер и Хвалис. Они родились от разных матерей и совершенно не походили как друг на друга, так и на остальных родичей. Лютомера отличали мех волчьей накидки, длинные волосы, неуловимый отпечаток дикости, пристальный и в то же время отчасти отрешенный взгляд, внушавший трепет даже своим. Девятнадцатилетний Хвалис родился от Замили, родом из-за Хвалисского моря, и был очень похож на мать: как красотой лица, так и темными глазами, смуглой кожей, блестящими черными волосами. Сын пленницы, Хвалис не имел тех прав, что дети свободных знатных матерей. Однако сам Вершина очень любил Замилю и все время старался дать ее сыну случай проявить себя и завоевать уважение. Сам Хвалис, горячий и честолюбивый, очень страдал от своего униженного положения. Лютомера, своего главного соперника, он недолюбливал с детства. А тот лишь совсем недавно осознал, что на черноглазого Галчонка вообще стоит обратить внимание. До того любовь отца к чаду хвалиски беспокоила Лютомера не больше, чем привязанность к охотничьему псу или жеребцу.
Вятичи и впрямь привезли важные новости – важные в первую голову для самих угрян. Нынешней весной умер князь смолян, Велебор, и наследовала ему, ко всеобщему удивлению, его дочь Избрана, каким-то загадочным образом оттеснив двоих братьев, Зимобора и Буяра[3]. И она решительно отказала в просьбе вятичей помочь войском.
Рассказывая об этом, Доброслав с трудом сохранял невозмутимость: стыдился того, что съездил в такую даль напрасно и не оправдал надежд своего отца, а к тому же предстал неудачливым, жалким просителем перед молодой женщиной.
Но угряне едва слушали его: куда больше их занимало то, что в Смолянске сменился князь. После смерти старого владыки его преемник должен был прислать послов ко всем младшим князьям, объявить о перемене, заново утвердить старые докончания. Однако пока из Смолянска никто не прибыл. Почему? К тому же всех поразило, что преемницей Велебора при двух взрослых сыновьях стала даже не вдова его, а дочь.
– Вот ты и думай, княже! Вы и думайте, угряне! – Доброслав оглядел удивленные, озадаченные, встревоженные лица, окружавшие его со всех сторон. – Что это за князь такой – баба, вдова! Нет у вас больше князя, кривичи угренские! И чтобы с такой долей не пропасть, не лучше ли вам будет иных соратников себе поискать? Там, где у власти крепкие мужи стоят, а не глупые бабы! Ведь вы вятичам не чужие. И на Угре немало вятичей живет, и сам ты, княже, с нашими князьями в родстве.
Он обернулся и глянул на Лютомера, к материнскому роду которого это главным образом относилось.
– Погоди! – Вершина с досадой махнул рукой. – Ты очень уж спешишь, Доброславе. Прямо сейчас тебе все подай! Молодой еще, успеешь! Соберем сперва народ, объявим твои новости. Пусть люди подумают.
– Ну, пусть думают, – согласился Доброслав. – Но не затягивай, княже. Мне долго отдыхать некогда. Пока я ездил, не началось бы у нас опять… Ничего с Оки не слышно?
– Никого не было у нас с той стороны покуда. Хазар опасаешься?
Доброслав не ответил, но и так все понимали, что их, проклятых. Уже не первый век словенские племена, жившие в верховьях Дона, на Воронеже, на Днепровском Левобережье, вели почти непрекращающуюся борьбу с Хазарским каганатом. Прикрывая славян со стороны степи, хазары давали им возможность пахать плодородные земли, не опасаясь кочевников, но гнет этого покровительства был тяжел, и чуть ли не каждое новое поколение во главе с очередным молодым князем пыталось его сбросить, надеясь справиться своими силами.
В честь такого важного события, как смерть смолянского князя, предстояло созвать старейшин со всей Угры и притоков, и вече могло состояться не раньше Купалы. Уже само согласие созвать вече сейчас, перед сенокосом, было уступкой и любезностью со стороны Вершины – обычно такие дела откладывают до зимы, до пиров Корочуна, когда любой хозяин может на время покинуть дом. Не желая ссориться с вятичами – близкими и сильными соседями, к тому же родней, – угренский князь тем не менее не собирался ввязываться в войну без поддержки и согласия других кривичских князей – с верхнего Днепра, Десны, Дивны-реки.
А Доброслав, умный и дальновидный человек, хорошо понимал: сейчас, когда старый князь смолян умер, а новая княгиня не утвердилась на столе, Доля посылает вятичам хороший случай перетянуть угрян на свою сторону и даже, возможно, включить в свой союз. Но пока за то, чтобы взять сторону вятичей, стоял один Неговит, старейшина младшего рода от корня Ратислава Старого. Он был довольно ловок в торговых делах, неоднократно ездил по поручению Вершины продавать излишки дани и считал, что возить меха хазарам очень выгодно. И Доброслав сознавал: убедить остальных будет очень нелегко.
* * *
В конце весны в печах уже не имелось необходимости, поэтому вятичи раскинули шатры на луговине возле Ратиславля. Лютомер тем временем повел бойников обратно на Остров – собираться в дорогу. Именно им предстояло послужить гонцами – песьи ноги молодые, как говорится. Это на первый случай – гонцами…
Собираясь и обсуждая, кто куда и как, бойники пылали лихорадочным возбуждением. Если и впрямь случится война, то Лютомер соберет их собратьев уже со всей земли угрян и во главе этого войска первым пойдет в бой. Лютава знала немало старинных сказаний и песен о таких походах «песьего войска», и отроки часто слушали по вечерам о своих предшественниках:
Дружина спит, Радомир не спит,
Разбудил он удалых добрых молодцов:
«Гой еси вы, дружина хоробрая!
Не время спать, пора вставать!
Пойдем мы ко царству Греческому,
За Дунай-реку за великую».
И пришли они ко стене белокаменной:
Крепка стена белокаменна,
Вороты у города железные,
Крюки-засовы все медные…
В конце дружина захватывает землю в чужом краю – у греков, обров, голяди, – ее вожак берет в жены дочь тамошнего князя и занимает его место. Но в жизни бывало по-всякому. На памяти бабки Темяны уже троих вожаков «стаи» привозили из похода убитыми или хоронили вдали от родных мест. Своирад, сын Ратислава Космата, Воимер, сын Велетура, и даже Ративой, старший брат Вершины, так и не вернулись из бойников, не стали мужами и отцами. Когда Лютава была маленькой, память о гибели Ративоя в роду была еще свежа, и она не раз слышала рассказы о его последнем походе и о том, как Ледяна, тогдашняя волхва, по доброй воле пронзила себе грудь ножом и ушла с ним в Кощное.
Нет такого обычая, чтобы сестры сопровождали братьев на тот свет. Но если бы Лютаве предложили выбирать, она куда охотнее пошла бы за Лютомером – след в след за своим вожаком, как привыкла, – по незримой тропе в Навь, чем осталась в мире живых без него. Старше ее на целых семь лет, он всегда был важнейшей частью мира, где она росла, и своей жизни без него она не могла и вообразить.
Ознакомительная версия.
