— Сейчас, ни о каких сердечных делах не может быть и речи — Арвиген еще не озвучил свою волю, а что на уме у нашего Владыки, не знают даже Аркосские демоны…
Вызов к Владыке Олдер получил, будучи уже в казармах… В запечатанной воском, с оттиском перстня князя Арвигена записке значилось «прибыть немедленно», и тысячник не стал с этим спорить. Передавший приказ и долженствующий сопроводить его в твердыню Арвигена слуга, отнесся к покладистости тысячника с тихим изумлением — обычно, амэнские аристократы не являлись пред очи своего князя в будничной одежде, но Олдер никогда не следовал этим правилам. Он — воин, и куртка «Карающих» для него — лучшее одеяние и в будни, и в праздники… Да и глупо рядиться, идя на возможную смерть… Последнее соображение Олдер, конечно же, оставил при себе, стараясь ни словом, ни движением не выдать того, что творится у него внутри.
Как бы то ни было, а вызов князя, что бы он не сулил, лучше бесплодного ожидания…
Небольшую заминку Олдер позволил себе лишь раз — в одном из коридоров он остановился и, вытащив из-за пазухи давнишний платок, вновь посмотрел на украшающую его вышивку. Этим напоминанием о лесовичке Олдер обзавелся совершенно случайно…
После договора с Крейгом, когда войска амэнцев уже возвращались на родину, Олдер на одном из привалов застал Антара за странным занятием. Сидя на земле — сосредоточенный, с полузакрытыми глазами, он медленно водил пальцами по линиям вышивки расстеленного перед ним платка… Олдеру хватило одного взгляда, чтобы узнать эту работу, эти мелкие стежки, образующие почти что живой рисунок… Тысячник шагнул вперед.
— Антар!
Чующий вздрогнул и открыл глаза.
— Глава. — В следующий миг он попытался спрятать платок, но Олдер, заметив движение Чующего, лишь слегка качнул головой.
— Я узнал эту вещь Антар. Зачем она тебе?
Антар поднялся, покорно склонил голову.
— Я захватил платок из сруба перед уходом. Хотелось узнать, выжила ли девочка…
На губах, внимательно наблюдающего за смущением пожилого Чующего колдуна, мелькнула слабая улыбка.
— И как? Узнал?
Антар не стал отпираться.
— Да глава. Она жива и благополучна настолько, насколько это возможно…
— Что ж, значит эта вещь тебе больше без надобности. Отдай. — Олдер протянул было руку за платком, но встретившись с настороженным взглядом Чующего, вновь усмехнулся. Правда, в этот раз усмешка была невеселой.
— Я не собираюсь причинять ей вред, Антар. Лесовичка честно выиграла свою свободу, а для меня эта вещь будет напоминанием…
Антар, не осмелившись больше перечить, отдал Олдеру платок лесовички, и с тех пор, вышитая руками дикарки ткань всегда была при тысячнике. Вещь еще несла в себе отпечаток создавшей ее женщины. Взяв платок в руки, Олдер мгновенно ощущал так запомнившееся ему мягкое тепло, и это ощущение нравилось ему уже само по себе.
Конечно же, со временем отпечаток на платке ослабнет, а потом и вовсе исчезнет, но кроме этого, тысячнику нравилась и сама вышивка. Лесовичка по праву могла оправдать прозвище дикарки, ведь на ткани она вышила не розы или лилии, а самый, что ни на есть, настоящий чертополох. Разлапистый, гордо несущий свои соцветия, сорняк, казался живым и даже на вид был колючим и упрямым. Несколько его стеблей были сломаны так, точно по нему конь прошелся, но вышитое растение словно бы излучало упрямое упорство и всем своим видом показывало, что никакие невзгоды не в состоянии пригнуть его к земле, и Олдеру думалось, что между ним, и колючим упрямством с вышивки есть нешуточное сходство… Его тоже ломали, и не раз, но он всегда вставал с колен и находил выход… Найдет и теперь — ради Дари…
Тысячник знал, что одним из любимых ходов Владыки было вытребовать к себе, в качестве малолетнего чашника или иного слуги, любимого отпрыска того или иного аристократа. Ребенок, находясь при князе, становился, по сути, заложником и мог погибнуть из-за любого проступка родителя: безразлично, явного или мнимого… Так уже было, и не раз, и Олдер уже давно поклялся себе, что его Дари никогда не попадет в руки к Арвигену, и именно поэтому даже не выказывал слишком явной приязни к сыну…
Проведя рукою по выпуклому рисунку, Олдер вновь спрятал платок и направился за слугой… Еще через несколько поворотов и коридоров, тысячник с сопровождающим вышли в один из обширных внутренних дворов княжеской твердыни и направились в сторону соколятни. Это можно было бы счесть доброй приметой — в окружении столь любимых им птиц Владыка редко выказывал свой гнев, но кто мог сказать, что на уме у князя Арвигена…
Войдя в помещение Олдер, завидя князя, преклонил колено и опустил голову.
— Моя жизнь принадлежит тебе и твоему роду, Владыка…
Это было традиционное приветствие, но Владыка не торопился с ответом. У Олдера уже затекло колено, а Арвиген, словно бы и не замечая склонившегося перед ним тысячника, продолжал беседовать с сокольничим о плохом пищеварении у одной из птиц… И лишь закончив этот, без сомнения важный разговор, словно бы рассеяно заметил.
— Ты так быстро пришел, Олдер из рода Остенов — я даже не ожидал… Встань… К чему церемонии…
Тысячник немедля воспользовался предоставленной ему возможностью, не забыв при этом мысленно фыркнуть: все слова, произнесенные Владыкой — ложь. Арвиген наверняка продумал эту встречу до малейшего жеста, и теперь привычно лицедействовал, а ему, Олдеру, оставалось лишь подчиняться…
Арвиген же, передав крупную самку ястреба слуге, слегка кивнул головою Олдеру, приглашая его тем самым следовать за собой, и двинулся вдоль устроенных для птиц клетей с насестами.
— Я слышал, в этом походе тебе пришлось столкнуться с множеством препятствий?
Услышав вопрос Владыки, Олдер чуть дернул плечом.
— Трудностей было не больше, чем в других кампаниях, Владыка…
Арвиген повернулся к тысячнику, уголки его бескровных губ поднялись в едва заметной усмешке…
— Мне нравится, что ты никогда не оправдываешься, Олдер… Другой бы на твоем месте, да хоть тот же Ревинар, уже бы рассказывал мне о полученных им в сражении ранах, о коварстве крейговских лазутчиков, непроходимости тамошних болот и о том, что в Крейге неожиданно появились полководцы, которые смогли бросить ему вызов.
Лицо Олдера при последних словах Владыки осталось непроницаемым, но кулаки чуть заметно сжались. Уже донесли, расписав во всех подробностях… Мрази… А Арвиген, так и не дождавшись от Олдера ни одного слова, продолжил.
— На самом деле я хоть и сержусь, когда мои пожелания не выполняются, но понимаю, что любой мой воин имеет право на ошибку, ведь даже великолепно обученные соколы порою промахиваются во время охоты…
