Он пошел вперед, прикрываясь щитом, а меч при этом держал в подвешенном положении — рукоять выше клинка.
Годимир шагнул правой ногой назад, переводя свой клинок в Быка — крестовина на уровне уха, острие клинка глядит на противника.
Королевич ударил просто и безыскусно — скорее всего, не на поражение, а чтоб проверить мастерство рыцаря — в левый висок. Словинец легко парировал высокой квартой, ответил навесным ударом, который Иржи без труда принял на щит.
Каждый из поединщиков отступил на шаг назад. Помедлили, а потом вновь сошлись. Иржи ударил справа, потом слева в голову. Словинец жестко блокировал попеременно квартой и терцией, обозначил косой удар в левое плечо, а когда поморич приподнял щит, направил лезвие клинка вниз, в бедро.
Только широко шагнув назад, королевич спас ногу.
Развивая успех, Годимир ударил снизу, из Глупца, целясь в пах. Иржи успел подставить щит. Клинок заскрежетал по бронзовой оковке. Словинец вернулся в Быка и длинным выпадом ткнул поморича острием в лицо.
Иржи отбил укол высокой квартой, отмахнулся мечом, вынуждая Годимира отступить, а потом ударил крест-накрест дважды. Целился он по-прежнему в голову — видно, всерьез решил довести бой до смертоубийства.
От первого удара пан Косой Крест уклонился. Второй встретил «ломающим» ударом из Глупца — снизу вверх. Меч Иржи отлетел вверх — некое подобие Крыши, если бы не одноручный хват. Рукоятка едва не вывернулась из пальцев королевича, он попытался вернуть контроль над оружием и невольно раскрылся.
Годимир рванулся вперед, сокращая расстояние, и ударил королевича навершием меча в лоб.
Глаза Иржи смешно сошлись к переносице, потом закатились. Он обмяк и кулем свалился от легкого толчка.
— Вот так! — воскликнул Ярош.
Оруженосцы и слуги, все как один, горестно взвыли. Даже смешно.
Странствующий рыцарь наклонился, высвободил из ладони королевича черен меча, отбросил бесполезный уже клинок в сторону. Поманил Вышату:
— Ты признаешь, что я победил твоего пана в честном бою?
Седой слуга потер давно небритый подбородок, переступил с ноги на ногу.
— Чего ты ждешь? Или я хитрил, или, может, бил в спину?
Вышата вздохнул. С огромной неохотой кивнул:
— Я признаю. Бой был честным.
— Попробовал бы ты не признать! — Лесной молодец вновь показал сломанный зуб. — Ишь, чего вздумали — втроем на одного напасть! Одно слово — рыцари, панычи!
— Твой пан не настоящий рыцарь! — воскликнул кто-то из толпы. Кажется, худенький юноша в зипуне с барашковым воротом и беретке с фазаньим пером. — С таким честно биться…
— Пан? — Ярош даже лук опустил от возмущения. Точнее, не от возмущения, а… Как бы сказать точнее? На него словно ушат с ледяной водой опрокинули. Из-за угла. — Ты, фертик, говори-говори, да не заговаривайся! Отродясь надо мной панов не было! Ясно тебе?
Столько неожиданной злости слышалось в его голосе, что оруженосцы попятились, оглядываясь друг на друга.
— Значит, ты признаешь, — продолжал Годимир, обращаясь к Вышате, — что я имею право на добро побитых?
Слуга вздохнул.
— Чего уж там, пан… — Он махнул рукой. — Ты дозволь только взглянуть, что с ними…
— Гляди, — не стал спорить словинец.
Спутники рыцарей кинулись поднимать поверженных хозяев. Судя по горестным крикам, пану Подкове не повезло больше всех. Еще бы! Когда раненый конь перекатывается по седоку, никакие доспехи не спасут — все косточки размолотит.
«Мантихоровый», к которому оруженосцы обращались, как к пану Езиславу, тихо стонал. Стрела в плече, конечно, больно, но не смертельно. Тем паче, наконечники у Яроша бронебойные — кольчугу пробивают и в тело как по маслу входят, зато рана от них не велика. Вот если бы лесной молодец срезень[19] пустил…
Королевича Иржи приводили в чувство, хлопая по щекам, причем Вышата изо всех сил старался не переусердствовать, чтоб со стороны не выглядело, будто он благородного пана рыцаря попросту мутузит. Хотя седоватый поморич наверняка имел на то право — судя по всему, с малолетства сопли королевичу подтирает.
Годимир отошел на десяток шагов и присел на травку. Меч пана Езислава он умостил на коленях. Что ни говори, отличное оружие. Его-то он, пожалуй, и заберет, а Иржи пускай со своим клинком остается.
— Хороши ж у вас обычаи, паны рыцари, — ухмыльнулся Ярош, располагаясь рядом. — Завалил ближнего и добром разжился… А еще нас, разбойничков, презираете.
Рыцарь вздрогнул. Повернулся к Бирюку:
— Ты-то в чем меня обвиняешь? Небось сам губу раскатал побитых панов обобрать? Так ты это брось. И думать не смей. Я — не грабитель какой-то там! Коня возьму со сбруей. И меч. И больше ничего. Понял?
— Вот так, значит? — Ярош посуровел, сжал зубы. — Ладно, пан рыцарь… Коли я, елкина моталка, по твоему мнению такой кровосос, как Сыдор, извиняй, что на одной поляне уселся. Покорнейше прошу прощения. Уйду и осквернять своей компанией твою душу благородную не стану.
Он вскочил, поправил котомку и тул со стрелами. Вскинул на плечо лук.
И тут Годимир понял, что сморозил чушь. Уж кого-кого, а Яроша обвинить в мародерстве трудно. Сколько вместе путешествовали, а заречанин ничем не оправдывал свою принадлежность к разбойничьему сословию. Даже странно как-то… За что его в колодки заковали?
— Ты извини… — попытался исправить положение рыцарь. — Я сгоряча…
— Нет уж, это ты извини. Не буду больше навязываться, елкина ковырялка. Можешь шагать дракона искать, а можешь королевну Аделию… Глядишь, раньше прочих и успеешь. — Лесной молодец повернулся, намереваясь уйти.
— Да погоди же ты! — Годимир вскочил, попытался схватить его за рукав, но Ярош отдернул руку.
— Нечего годить. Прощай, — через плечо бросил разбойник. — Да, вот еще что напоследок! Чуть не забыл. Глядишь, поможет тебе дракона искать. У трупов паленых, что в телеге, пальцев недостает, а у одной бабы уши срезаны. Ничего не напоминает?
— Так ведь… — задохнулся от нахлынувшей догадки словинец.
— Вот-вот. Бывай, пан рыцарь. Извини за знакомство…
Бирюк широко зашагал к лесу, оставляя рыцаря стоять с раскрытым ртом.
Отрезанные пальцы и уши!
В избушке старичков-отравителей, Якима с Якуней, они нашли сундук, наполненный кусками человеческих тел. Правильнее всего предположить, что некие изуверы, грабящие и убивающие на дорогах Заречья, попросту ленятся снимать кольца и серьги. А может, это знак такой? Ну, как герб для рыцаря, а разбойники показывают — это, мол, мы, кто же еще? Зачем это им? А для дурной славы, которая купцов да поселян в страхе держит, а то и просто для куража.
И кто бы это мог быть? Сыдор из Гражды, однажды представившийся Годимиру с Олешеком, как Пархим, горшечник из Колбчи? Если так, то он, Годимир из Чечевичей, клянется найти и примерно наказать негодяя! Клянется перед Господом и честью рыцарской. Кстати, Ярош тоже зуб на него имеет… Вот тут и надо вместе взяться. Скопом, как говорят в Хоробровском королевстве, и шавки волка загрызут.
