Нацепив шпагу на перевязи поверх измятого своего наряда, я босиком зашел в таверну. Я испытывал чувство вины и растерянности. Прежде чем проскользнуть, как трусливый воришка, домой, мне надо было набраться мужества. Я даже не обратил внимания на нескольких типов опасного вида, внимательно оглядевших меня. Расположились здесь и солдаты в новеньких мундирах, небрежно развалившись на стульях. Хозяин таверны, маленький, похожий на крысу человечек, подозрительно посмотрел на меня.
— Вина, дружище, — прохрипел я. — И без воды. Впрочем, не надо вина. Лучше бренди.
— Покажи-ка сначала денежки, молодой господин, — проворчал хозяин. — Даром я тут никого не угощаю.
Я нетерпеливо полез в карман и тут обнаружил, что мой кошелек пропал. Хозяин таверны кивнул, уверяясь в своей правоте. Его рука потянулась за дубинкой, спрятанной за стойкой. Я оторвал застежку с куртки. Она была сделана из кости тонкой резьбы, привезена из далекой страны и стоила столько, что на нее можно было купить часть этой таверны.
— Возьми взамен, — сказал я.
Кто-то подошел ко мне. Я повернулся и увидел одного из солдат, сержанта, судя по знакам различия. Это был уже немолодой человек с открытым честным лицом. Он казался встревоженным.
— Позволите присоединиться к вам и выпить, добрый господин? — спросил он. — В таком месте, как это, без хорошей компании нельзя. — Он кивнул в сторону, обращая мое внимание на сидящий в зале различный сброд.
— Спасибо за вашу любезность, — ответил я. — Но вообще-то я предпочел бы посидеть в одиночестве. Мне нужно… кое-что обдумать.
Он проницательно оглядел мой потрепанный наряд, сочувственно покачал головой.
— Надеюсь, никто не пострадал? — спросил он.
— Только моя гордость, сержант, — заверил я его. Подозвав хозяина, я сказал: — Выпивку этому достойному человеку. За мой счет. — Тут я как бы впервые почувствовал босыми ногами грубые доски пола. — И еще купи-ка мне обувь.
Хозяину это не понравилось. Он-то надеялся удержать у себя как можно больше от стоимости застежки.
— Тащи ему обувь! — рявкнул сержант. — И если я узнаю, что у юного господина тут были неприятности, ты лишишься лицензии.
Хозяин таверны выругался, но отправился в обувную лавку.
— Вы уверены, благородный господин, — сказал сержант, — что вам не будет лучше в нашей компании?
— Еще раз спасибо, — ответил я. — Но нет. Единственное, что меня утешит, это бренди и мои размышления.
Сержант ушел за столик к своим товарищам. Я схватил бокал с бренди, принесенный хозяином, и осушил его до дна. Жестом заказав еще один, я натянул какие-то кожаные обноски, что он притащил мне. Затем, самый несчастный, как все двадцатилетние неудовлетворенные влюбленные, я вернулся к выпивке, таращась в глубину выщербленного глиняного бокала и размышляя о моих грехах. Грехов насчитывалось легион, начиная с любовного напитка. Я обманул Мелину, ничего подобного не подозревавшую. В моем воображении всплыла ее нагая плоть. Но картина эта была уже не возбуждающей, а постыдной. Наступил момент, который хоть раз, но бывает в жизни каждого человека. У меня не было будущего. Я кончился. Я был жалким и обобранным, как какой-нибудь бедолага, обманутый базарными зазывалами, и довела меня до этого собственная страсть, так что я даже не имел права называться жертвой. Я, Амальрик Эмили Антеро, с энтузиазмом позволил Мелине и Лиго понукать собою. И ведь никто меня не околдовывал любовным напитком, как я это проделал с Мелиной. Я сам возжаждал ее и был готов заплатить любую цену — пожертвовать уважением друзей и любовью семьи. И в результате оказался в полных дураках.
Под порывом ветра хлопнули ставни таверны, и я представил себя дома, стоящим перед алтарем и молящимся за моего давно умершего брата. Мне даже показалось, что в этот тускло освещенный вертеп вошел его призрак. Халаб был любимцем семьи, и его гибель от рук воскресителей наложил глубокий отпечаток на всех Антеро. Хотя я видел его последний раз, когда мне было три года, и воспоминания о взрослом брате были весьма смутны, сейчас мне казалось, что именно его лицо я отчетливо вижу в дверях таверны. Халаб улыбался. Подняв большой палец, он призывал меня не унывать. Видение исчезло, но я ощутил, как мне стало легче. Не намного, но я уже мог держаться. Я стал набираться решимости спасти мою репутацию.
Я изменю мою жизнь, для начала уйдя в длительную торговую поездку. «Обрести свою удачу» — так это исстари называлось. Отец с неистощимой настойчивостью твердил мне об этом уже давно. Я же лишь испытывал терпение моего старика.
Дверь с грохотом распахнулась, и вошли трое рослых крепких мужчин. Они мрачно оглядели таверну так, что сидящие здесь жулики явно занервничали. Один из троицы заметил меня, затем что-то шепнул своим приятелям. Они взяли выпивку и уселись в углу. Я вернулся к своим раздумьям.
Я был самым младшим ребенком в единственном браке отца. Моим братьям и сестрам уже давно перевалило за тридцать, а то и за сорок. Вот отсюда и своенравие, говорили мои недоброжелатели. Даже мой гувернер Инз говорил, что я был в детстве просто рыжим упрямцем, хотя и отмечал мою сообразительность.
Студентом я был смышленым, но ленивым. К тому же в учителя мне попался моралист, пользующийся славой самого плохого наставника. Он был не только невыносимо скучен, но по большей части совершенно невежествен. Скуки ради я издевался над ним как мог. На уроках анатомии он, например, утверждал, что тело мужчины бесконечно совершеннее женского. Я осмеял это предположение. Моя сестра Рали по силе не уступала большинству мужчин Ориссы.
— Ну это совсем другое дело, молодой господин, — сказал он.
— Почему же другое? — усмехнулся я. — Рали — женщина. И многие говорят, что красивая женщина. Но она еще и великий воин. Она одним взмахом сабли может снести твою башку с плеч.
Я рассек воздух воображаемым лезвием.
— Исключение лишь подтверждает правило, молодой господин, — не сдавался наставник. Его злили мои насмешки.
— Моя сестра — не единственное исключение, — подлил я масла в огонь. — Она всего лишь одна из женского Полка героинь, гордости Ориссы. Как же это объяснить?
Наставник что-то забормотал, затем уткнулся в анатомический атлас.
— Факты остаются фактами! — закричал он. — Прекрасно известно, что женское тело хуже. Достаточно посмотреть хоть на их зубы.
— А что же такое с их зубами?
— У них зубов меньше, чем у мужчин. — Он открыл и показал мне страницу, где говорилось об этом. — Видите… У мужчин тридцать два зуба, у женщин же не более двадцати восьми.
