Разбойник исцелился, но лишь благодаря везению.
День спустя после этого мы вышли к самым высоким и самым бесплодным холмам, со смытой дождями и ветрами почвой, греющим на солнце голые бока, словно огромные черепахи.
Перед нами стояла группа высоких деревьев, изящных и тонких, какими могут быть некоторые женщины. Листва покоилась на их верхушках, словно черные клочья туч. К закату мы начали подыматься к этим деревьям по естественному лестничному маршу — широким террасам одного из холмов. По понуканиям, шуткам и иной манере всех окружающих я поняла, что мы теперь почти добрались до стана, но не могла определить, где же он мог быть. Уверенные копыта лошадей стучали под нами, словно ходики. Даже конь Дарака поутих, стал послушнее и надежней, когда почуял свой дом. Красное небо над нами делалось пурпурным, и сквозь него проступали звезды. Одна упала, похоже за горами, на тамошние равнины, оставляя за собой след в виде золотого огня. Одна разбойница показала на нее, призывая нас посмотреть, но та уже исчезла. Я достаточно знала их древние верования — не только по их рассказам, но и по тому, как они говорили о многих вещах. Мужчины, которые не страшились Той, были накормлены иным молоком, и страшились вместо этого сотрясающего землю змея или могилы убийц. В душах их таился страх, как бы хорошо они ни маскировали его бахвальствами и опытом. Падающая звезда была, наверное, для разбойниц богом, отправившимся в гости из своего небесного дома. Для других она была смертью воина, когда тот пал в бою.
Я уже немножко знала их. Меня связывало с ними своеобразное родство, выходящее за рамки того, что связывало меня с Дараком, хоть я и не принадлежала к ним, а их обычаи вызывали у меня отвращение. Даже он, тот, за кем я последовала сюда, был слеплен из их глины, а не из моей.
Небо расколол удар грома. Конь Дарака встал на дыбы и понес, сталкивая по нижним склонам осыпи камней. Жгучий сухой ветер обжег нас и пропал, но небо вдалеке позади внезапно ожило и заалело.
— Маккатт! — выкрикнул один из разбойников. Так они называли тот вулкан.
Мы повернулись в седлах на беспокойных лошадях и уставились на просвет в небе.
Один из ушедших с нами деревенских парней принялся вопить и плакать. Ближайший к нему разбойник ударил его, заставив умолкнуть.
Все произошло очень быстро. Небо сделалось красным, затем оранжевым, потом грязно-желтым, потом кровавым и снова погрузилось во тьму, оставив над самым горизонтом только свечение горящих деревьев. Звук дошел до нас с запозданием, глухо громыхая, и пропал.
Я посмотрела на Дарака: и его лицо сделалось суровым и замкнутым. Но я прочла в его глазах, что мысль о деревне преследует его, как и меня, неотступно.
Богиня покинула их, и следом за ней обрушился гнев горы.
Я вспомнила алтарь Зла, далекий и почти нереальный. И вспомнила голос внутри себя: «Ты проклята и унесешь проклятье с собой; и не будет тебе никакого счастья.»
Погрузившись теперь в молчание при все еще горящем позади нас красноватом светильнике, мы час спустя приблизились к деревьям.
Всадник рядом с Дараком дважды гортанно тявкнул, подражая горной лисице, потом еще пару раз и получил из леса ответ. Трое-четверо наших людей выскочили из тени и метнулись наверх. Я увидела блеск ножей, но это было чистой формальностью. Они, должно быть, заметили нас много часов назад.
Несколько мгновений ушло на переговоры, жесты в сторону Маккатта, а потом мы поехали дальше, через лес, среди высоких выпирающих из земли скал. Еще три остановки и обмен сигналами с дозорными — сложными птичьими криками и паролями — этими яркими игрушками взрослых, опасных и хорошо организованных людей.
Затем земля перед нами словно разверзлась. Я посмотрела на скалы и увидела прорезавшее горы длинное ущелье. Оно было примерно в четыре мили длиной и навербую в милю шириной, и над ним со всех сторон нависали уступы. По склонам кренились деревья, сосны и заносчивые лиственницы. Во впадине росла трава, и там располагались пастбища, где будут пастись бурые короны и маленькие дикие овцы. На восточной стороне обрушивался, подымая тучу брызг, водопад, а также клубились облака дыма над блеском густых скоплений бивачных костров, окружавших кожаные шатры.
Спуск в черной ночи оказался трудным и коварным. Люди ругались, лошади спотыкались, а мелкие твари шмыгали прочь, поблескивая яркими глазами.
Все ближе и ближе пятно костра, запах пищи, скученности и замкнутости. Казалось, что теперь пути назад нет.
Дорога расширилась. Мы поехали по ровной земле.
Дарак спрыгнул с коня, и разбойники последовали его примеру. Подошли парни и забрали их лошадей в загоны у склона, но коня Дарака увели в какое-то иное место. Все вокруг дрожало в свете костров, неустойчивое и неопределенное.
Я по-прежнему сидела на муле, ожидая.
Дарак внезапно повернулся и подошел ко мне.
Я бросила взгляд на его лицо, но оно постоянно менялось в неверном свете. Я не могла уловить, что говорили мне его глаза или выражение лица. — Тебе поставят шатер вон там, около водопада. Я пришлю девушку позаботиться о твоих надобностях — своего рода служанку, но она не будет особо распространяться об этом. Если тебе что-нибудь потребуется, дай мне знать. Ты вольна здесь делать все, что хочешь.
— Да ну? — мягко произнесла я.
Его узкие глаза раскрылись еще больше, пока не превратились в сверкающие белки.
— Да.
Между нами повисло молчание, невзирая на шум вокруг. Затем он сказал:
— Меня ждет работа, нужно многое сделать. Сама понимаешь.
Он повернулся и пошел прочь. Из зарева перед ним появилась высокая стройная женщина с тучей черных волос. Когда они встретились, у него и у нее на руках сверкнули кольца. Он поцеловал ее прямо у меня на глазах. Казалась, не существовало никакой логической причины, почему бы ему этого не сделать.
Затем она увела его в шатер с нарисованными на нем голубиными глазами.
Я соскользнула с мула, и беспокойные взгляды разбойников метнулись в мою сторону, головы поворачивались, когда я шла мимо в темноту, в то время как позади всех нас продолжалось неощутимое горение в небе.
Итак, я могла делать все, что хочу.
Эта славная свобода, дарованная мне королем, обрушилась на мою душу, словно тяжкий груз. Он привез меня сюда — из собственного любопытства — и теперь, теряя интерес, вручил мне эту странную вольную, которая ничего не значила на самом деле, так как узнав об их крепости, я сделалась их пленницей во всех смыслах слава; но в то же время значила очень много, потому что, даровав ее, он отступился от меня. Чего же тогда я ожидала? После этой ночи у меня снова пошли периоды забытья. Я лежала не двигаясь, как лежала прежде в деревенском храме, зачастую с открытыми глазами, в своеобразном трансе. Этим я напугала девицу, приносившую еду, угли и пресную воду. Она выбежала крича, что я окоченела, твердая и ледяная, как каменная глыба, и не дышу. Возможно, это была правдой, возможно, ей это померещилось, но после этого ни одна из женщин не заходила ко мне в шатер. Нельзя сказать, будто мне недоставало их общества или им моего. Они были расой диких сук, обособленной от других, как, полагаю, и все прочие породы женщин. Они дрались между собой за своих мужчин, но не выезжали потом сражаться бок о бок с этими мужчинами. Одевались они в половине случаев так же, как мужчины, но стряпали, штопали и рожали детей так рьяно, словно у них не было никакого иного назначения, кроме как быть самкой и подчиненной. У них имелись свои тайны, и что-то во мне съеживалось от их блистательной глупости и оседлого очарования их жизни.
