Её, кажется, хотелось поцеловать.
Вампир зашипел и резко вырвал руку. Тёплое наваждение прошло, но боль не возвращалась, озноб прекратился и зубы Романа уже не лязгали друг о друга. Кости ещё слегка поламывало, но только слегка.
— Спасибо, — сказал Роман, выпрямившись и пытаясь улыбнуться. — Что это было?
— Сила.
— Я так не умею.
— Вот именно.
— Поэтому я не стану вампиром? А что, нельзя научиться?
— Нельзя.
— А чем упыри отличаются от вампиров?
— О, силы ада! О, Геката, Бовами и все другие Древние Хозяева! Я плохо говорю по-русски? Я же только что сказал — упыри не делятся силой.
— А люди?
— Смотря какие. Некоторые — ещё как. Некоторые — нет. Какая тебе разница? Ты и раньше, по ту сторону, мало отличался от упыря. Это противно.
— За что же ты мне помогаешь? Раньше ты не разговаривал так.
— Во-первых, теперь ты — за Границей, и поэтому способен понять. А во-вторых, я встретил Анну, и она рассмешила меня. Я никогда не видел смертных, которые пытались кусать вампиров, кусать зубами, да ещё и пить кровь. И мне показалось, что это очень забавно.
Роман задумался. Разговаривая с ним, вампир вытирал белоснежным носовым платком руку, за которую Роман держался. Его движения становились всё ожесточённее и резче, через пару минут он тёр пальцы так, будто к ним прилипла какая-то неописуемая гадость, потом скомкал платок и швырнул в сторону.
— А ещё упыри есть? — спросил Роман.
— Есть, куда ж без них, — раздражённо ответил вампир. Его ноздри раздувались, как у принюхивающегося животного. — И зачем я только тебя трогал, падаль! Теперь не отчистишься…
— Подожди минутку! — Роман понял, что вампир собирается уходить, и заторопился. — А где живут упыри? И чем они питаются?
— Да отвяжись ты от меня! Я уже не рад, что занялся этой дурной благотворительностью! Упыри — неблагодарные твари, им сколько не дай — всё мало, — фыркнул вампир, развернулся на каблуках и быстро пошёл прочь.
— Постой! — закричал Роман, бросаясь следом.
Вампир обернулся. Его глаза загорелись красными огнями, и от взгляда повеяло таким холодом, что Роман затормозил.
— Запомни, — прошипел вампир, обнажая клыки кошачьим оскалом, — если будешь навязывать Хозяевам своё общество, то очень скоро издохнешь окончательно. Навязчивых упырей Вечные не терпят.
Роман почувствовал, что тепло, которое перетекло в его тело через пальцы вампира, потихоньку сходит на нет, и появившаяся интуиция новой ипостаси заставила его шарахнуться назад. Вампир коротко, злобно рассмеялся и ушёл.
Роман поёжился, обхватил плечи руками и принялся обдумывать положение.
Мир нежити оказался неоднороден. То, что авторы статей о вампирах считали разновидностями одного и того же существа, оказалось существами разных видов. Роман снова посмотрел на свою руку. Она, пожалуй, выглядела чуть лучше, синева под ногтями почти исчезла, но это всё равно была рука трупа, а не живого человека. Приятно. Вот то самое, что имел в виду тот писака, который представлял вампиров, как мертвяков с тусклыми волосами и увядшей кожей. В таком случае у меня жуткая рожа, длинные клыки и серые губы, которые станут ярко-красными, когда я…
Роман передёрнулся.
Мысль додумалась до конца. Когда я напьюсь свежей крови. В идеале — человеческой.
То, что как-то не приходило в голову. Вечность — вечностью, но для этого придётся питаться весьма своеобразным способом. Убивать людей. Не продумано.
Роман вздохнул и побрёл к дому. Он прислушивался к собственным ощущениям. Познабливало. Тело ныло, как от усталости, голова кружилась — и сводило желудок. Голод был так же силён, как давеча холод, и так же вызывал страх и тоску. Что бы съесть?
Улица была темна и пустынна. Наступил самый глухой ночной час; никто не гулял, работавшие в вечернюю смену уже давно вернулись домой, прочие всё ещё спали и видели десятые сны. Окна домов погасли. Фонари тускло светили через один. Вдалеке, на автобусной остановке виднелся жёлтый огонёк ночного ларька с вином и сигаретами.
Роман бросил пить и курить во время своих православно-буддистских похождений. Тогда считалось, что здоровый образ жизни может помочь узреть истину и достичь просветления. Теперь же ему отчаянно хотелось закурить и хлебнуть чего-нибудь покрепче. Казалось, что привычный человеческий допинг расставит мысли по местам и прогонит тоску. Роман отряхнул, насколько возможно, грязь с одежды и направился к ларьку. Он хотел купить сигареты, и только подойдя вплотную, уже видя пёстрые коробки и бутылки за освещёнными стёклами, сообразил, что его карманы безнадёжно пусты уже не первый день.
Роман мысленно чертыхнулся и, облокотясь на металлический поручень напротив окошка ларька, заглянул внутрь. Сонная полная девица, осветлённая до бледно-жёлтого оттенка, оторвала осоловевшие глазки от книжки в бумажной обложке, которую читала, посмотрела на Романа — и моментально проснулась. Заплывшие сонные глазки её сделались очень большими и выразительными — они выражали настоящий ужас.
Она не завопила в голос только потому, что потеряла дар речи.
Роман вдруг почувствовал, как заныла верхняя челюсть — даже приятно, пожалуй. Его ноздри раздулись сами собой — ив нос ударил запах из ларька: сигаретного дыма, дешёвой еды, вызвавшей мгновенную тошноту — и тёплой живой плоти. Это было так неожиданно и ярко, что Роман сам себе удивился.
— Который час, крошка? — спросил он небрежно, сглатывая слюну и принюхиваясь.
— Ч… четвёртый…
— Огоньку не будет?
Девица, похоже, справилась со своим страхом. Она усмехнулась, вытащила из коробки простенькую зажигалку, чиркнула, поднесла пламя к самому лицу Романа…
И тут его тело само собой рванулось вперёд, а пальцы сомкнулись у девицы на запястье. Девица взвизгнула и дёрнулась, зажигалка упала, — а Роман потянул изо всех сил. У него было такое чувство, будто девица пытается отобрать у него последний кусок хлеба — и это ощущение, помноженное на дикий голод, удесятерило его энергию. Девица уже не визжала, а молча, отчаянно, сосредоточенно дёргалась, пытаясь вырваться. Роман дважды перехватил её руку повыше — рука в тонком рукаве нитяного джемперка уже торчала в окошке ларька по плечо. Пальцы Романа внезапно обрели чувствительность, рука была мягкая и тёплая, под рукавом и кожей текла кровь — кровь! — и, осознав эту простую вещь, он впился в руку у самого плеча зубами, как некоторое время назад — в другую, холодную руку…
Девица пронзительно завизжала. Роман подумал, что кто-нибудь может услышать её вопли и помешать ему, и эта мысль привела его в бешенство. Голод, смешанный с яростью, заставил его не только хлебать горячую кровь, бьющую из разорванной артерии яркой струёй, но и терзать, рвать плоть с животной, бездумной, торопливой жадностью…
