Жихарь сперва слушал с пренебрежением, а потом ему жалко стало старика из песни – невелика радость помирать без наследника. А с другой стороны, не могут же все двести жен быть бесплодными? Видно, у самого крюк этот не в порядке… И Лю Седьмой что-то похожее про себя рассказывал… Все верно, богатыри не котята, скоро не рождаются…
Он задумался над своим сиротским горем и прослушал ту часть песни, где рассказывалось, как у безутешного старика кое-что все-таки получилось на двести первой жене:
…Десять лет носила меня
В золоченом чреве своем,
Как стрелу скрывает колчан
В золоченом чреве своем.
А когда народился я,
Задрожала вокруг земля,
Птицы падали на песок,
Людям в горло не лез кусок.
Я родился врагам на страх,
Сгустки крови зажав в руках.
И стремглав бежали враги,
«Пощади!» – визжали враги.
Я, едва лишь набравшись сил,
Пуповину перекусил,
Голым я вскочил на коня –
Так запомнили люди меня!
Десять дней бежали враги –
Их до Желтого моря гнал,
Двадцать дней бежали враги –
До Зеленого моря гнал.
Тридцать дней бежали враги –
До Последнего моря гнал,
Ибо я, окрепнув едва,
Походил на дракона и льва.
Как деревья, руки мои,
Словно скалы, ноги мои,
Шириной со степь моя грудь –
Воздух весь я могу вдохнуть!
А когда начну выдыхать,
То поднимется ураган.
А когда начну выдыхать,
То обрушится Тенгри-хан.
Все вершины на землю падут,
Мелким людям жить не дадут,
Шибко воля моя длинна,
Всей Вселенной длинней она!
«Парень подходящий, – решил Жихарь. – Только врет и хвастается сверх меры… Ну да песенное дело такое: не соврешь – не споешь».
А Сочиняй-багатур в песне добрался наконец и до дела:
…Что тебе, подобной луне,
Эти сумрачные леса?
Что тебе, подобной луне,
Эти серые небеса?
Что тебе пропадать в тоске,
Как ручью в горячем песке,
Среди этих унылых гор?
Я тебе подарю простор!
Будешь степью повелевать –
Двадцать жен не поднимут лиц!
Будешь юрту мою подметать
И доить моих кобылиц!
Айналайн, поезжай со мной –
Будешь двадцать первой женой!
«Э, как бы он ее не сговорил! – забеспокоился Жихарь. – Девки ведь падки на красивые слова: собралась и подалась в степь… Зря только он сказал, что ей придется юрту мести да кобылиц доить, – про это узнать она бы всегда успела…»
Но княжна Карина и без Жихаря знала, что к чему. Она сошла с трона, приблизилась к жениху и помогла ему покинуть табурет. Очутившись на полу, Сочиняй-багатур, чья грудь, согласно песне, могла вместить весь воздух земной, оказался ниже княжны на полголовы.
– Светлый степной владыка! – пропела княжна голосом отнюдь не суровым. – Пошла бы я за тебя, только в дому батюшки я не то что двадцать первой – и второй-то быть не захотела. Прогони двадцатерых жен, тогда и подумаю…
Сочиняй-багатур тут и духом слетел с песенных вершин на твердую землю.
– Нельзя прогони, – вздохнул он. – Когда прогони – табуны взад отдавай, юрты взад отдавай, каждый жена мои подарки с собой забирай. Мне тогда улус будет совсем маленький, слабый. Придет Мундук-хан, все его станет…
– А хвалился-то, – сказал Жихарь. – В лесу и сковорода звонка.
– Кто тебе, чума, слово давал? – столь же ласково пропела княжна, не оборачиваясь на Жихаря. – Не прогневайся, славный Сочиняй-багатур, а только меня с княжения народ не отпустит. Если уж так я тебе люба, приходи с табунами и дружиной на службу… Да и на что я тебе? У нас и краше есть, и роду хорошего… Только тесно тебе здесь будет…
– Тесно, мало места, – сказал Сочиняй-багатур. – В лесу ходит волк, медведь – коня обижает, человека совсем без волос оставляет… Комар хуже медведя: родню соберет, всю кровь пьет… Худой места, сильно худой. Чешим-башка – Сочиняй-багатур один вся земля, невест вся земля очень много. Сочиняй дальше пойди, красивей найди, умней найди…
– Вот и найди, – нахмурилась княжна – видно, не очень ей поглянулись последние слова сладкопевца. – Люди, проводите гостя с честью, снарядите в дорогу. Хоть и не богаты мы, а ничего не жалеть – пусть помнит щедрость многоборскую…
«Да она этак все наше хозяйство по ветру пустит!» – возмутился Жихарь, а багатура в дверях задержал и прошептал ему:
– Не кручинься – видишь, какая заноза попалась? Весь век заест. Ты меня потом обожди на постоялом дворе, на тот случай, ежели и мне тут от ворот поворот покажут, – только навряд ли… Тогда завьем горе веревочкой!
– А беда – арканом! – воскликнул степняк и проворчал: – Ой-бой, не шибко надо был…
Да и пошел прочь, не оглядываясь, – у него в запасе еще весь белый свет имелся да два десятка жен.
У Жихаря такого богатого запаса не водилось, престол же, вовремя не занятый, мозолил глаза. Жихарь ткнул свата-кузнеца: говори!
Окул долго кашлял, вспоминая сватовы речи про рыбку, птицу да зверя-куницу.
– Ступай-ка в кузню – плуги не окованы, бороны не правлены, – велела княжна Окулу. – А с тобой, могучий воин, у меня разговор будет особый.
Такого приема богатырь не ожидал. Он же сам пришел, а получается, что его на спрос привели…
– Ты чего? – спросил он. – Я же по-честному хочу, не как-нибудь…
– Да с таким, вроде тебя, лучше уж разок как-нибудь, чем всю жизнь маяться, – сказала княжна Карина, хотя говорить такие слова скромной красной девице и не пристало бы. – Смотри ты – пришел, избавитель, напился черней матушки грязи, бросил людей и давай отсыпаться. А мне за тобой все пришлось разгребать, казнить и миловать. Да еще мачехой меня наградил, нет чтобы змеине ноги повыдергать… Весь век тебе благодарна буду, что порушил мою жизнь. Там, у батюшки, ко мне светлые королевичи сватались, а тут еле косолапого степняка дождалась…
– Ему так на коне ловчее, – заступился за Сочиняя Жихарь. – И не ворчи, ты мне покуда не жена…
– Не жена, – согласилась Карина. – Не жена, а повелительница твоя всенародным волеизъявлением. Поэтому за все, тобой сотворенное, ответишь.
«И какой дурак девок грамоте учит?» – закручинился Жихарь, а вслух сказал:
– Так ведь опоили меня…
– Опоили? – взвилась красная девица. – Как же ты, чаемый князь, из чужих рук чару мог принять? От незнакомца?
– То посол моего побратима, – попробовал возразить Жихарь, но понял, что несет чепуху.
