КУКОЛЬНАЯ ЛАВКА
Кукольная лавка была открыта, но находилась под надзором Манкола, слуги Равинги. Посетителей до сих пор не было, и только два заказа были возвращены, Манкол должным образом сообщил об этом Равинге, но та не уделила этому внимания, она слишком погрузилась в собственные дела. На столе перед ней была растянута старая карта, которую она все разглаживала и разглаживала. Обозначения были уже настолько стертыми, что ей пришлось рассматривать интересующие ее подробности через увеличительное стекло.
Безысходная пустошь — так сейчас называли люди это место. Когда-то это была чуть ли не самая богатая и привлекательная страна во Внешних землях. А теперь об этом рассказывали лишь легенды.
Кончиком пальца кукольница проследила путь по сухим равнинам королевств. Пустошь лежала за суровым Азенгиром, единственным богатством которого была соль, каковую с великими трудностями и опасностями собирали на тускло-серых соляных озерах. Азенгир был самым жестоким из королевств, и с населением его происходили странные перемены, но одним краем оно граничило с пустошью.
Равинга нашла наконец точку, которую искала. Она достала тонкую палочку и протянула ее над этой частью карты. Закрыв глаза, она сосредоточилась на том, что хотела узнать. Палочка в ее пальцах затрепетала. Она взглянула вниз и ослабила хватку. Один конец палочки склонялся к границе между пустошью и королевством, пока палочка не встала вертикально. Равинга отпустила ее. Та не упала, а двинулась от точки, на которую указала, через пустошь в самое сердце неизвестных земель. Там она остановилась, постояла пару секунд прямо, затем упала. С лежащего перед ней подноса Равинга схватила кисть, окунула в маленькую чашку и там, где палочка закончила свой путь, поставила метку. Чуть откинувшись, она рассмотрела чертеж. Нахмурилась. Вернув кисть в держатель, она быстро встала, задержавшись лишь на мгновение, чтобы скатать карту и сунуть ее в поясную сумку. Время. Сколько времени осталось на то, чтобы подготовиться к защите?
Наконец я смогла прочесть старые свитки. Касска лежала на другом конце стола, порою открывая глаза, чтобы взглянуть на меня — возможно, с состраданием, — в то время как я работала с записями по истории нашей семьи. Я делала заметки и, добавляя очередную, думала, сумею ли я когда-нибудь запомнить хотя бы часть того, что обнаружила. Хотя я и прочла свиток, оборвавшийся в момент уничтожения нашего Дома, я не нашла пока ответа на вопрос, кто же был нашим врагом. Сложность заключалась в том, что позднейшие записи были слишком скудными и относились прежде всего к общим делам домашнего хозяйства.
Я обратилась к более ранним записям и теперь разбирала замысловатый почерк какого-то писца, чей талант вряд ли заслуживал похвалы. Но затем я вдруг наткнулась на отрывок, сразу меня заинтересовавший. Похоже, этот неизвестный писец по каким-то своим причинам также углубился в историю. Его — или ее? — заметка заставила меня броситься к полкам, где, пробежав взглядом по ярлычкам на потемневшем от времени собрании рукописей, я нашла те, что могли относиться к дням, когда семейство Вуроп впервые объявило свой Дом существующим, Пометки настолько потемнели и истерлись, что их было трудно разобрать. Наконец я выбрала второй от начала свиток, надеясь, что мне повезет и он объяснит туманный комментарий к поздней записи. Запутал ли его незнакомец нарочно из соображений секретности? Вернувшись к заваленному свитками столу, я еще раз перечитала найденное мной замечание и подумала, что это предположение вполне вероятно, Затем я снова развернула первый свиток и — осторожно — второй. Кожа потрескалась, местами покрылась пятнами, что затрудняло быстрое чтение. Я села и приступила к изучению, поскольку та туманная заметка странным образом взволновала меня.
Единственным собранием исторических записей, которое я когда-либо видел, были немногочисленные свитки, хранившиеся в нашей семье. Я вошел в библиотеку дворца и замер, едва пройдя через занавешенный дверной проем. Комната была почти такой же длинной, как внутренний двор, и высотой — в четыре моих роста. Я оглянулся назад и щелкнул пальцами. В ответ на это четыре светильника качнулись ко мне, чтобы дать больше света. Все стены, которые я видел, были разделены на застекленные полки со свитками. Глядя на них, я подумал, что ни единый живой человек не способен запомнить всего, что хранится в библиотеке. Где здесь начало и есть ли конец?
— Царственный, чем я могу вам служить?
Женщина, приближающаяся ко мне, вполне могла сама оказаться ожившим свитком. Большинство придворных носили яркие одежды и драгоценности. Ее одеяние было темно-коричневым, даже без следа вышивки золотой или медной нитью. Она не носила украшений, не красила, согласно обычаю, свое бледное лицо, а волосы убирала под сетку. Наверное, это сильно прибавляло ей возраст, хотя спина женщины выглядела прямой и держалась она уверенно.
— Госпожа… Вы — Аргуйя, здешняя владычица? Она улыбнулась.
— Насколько мне это позволяют книжные черви. С ними постоянно приходится воевать, царственный.
— Теперь еще и черви! Существует ли на свете хоть одно место без врагов? Мне нужна ваша помощь, госпожа Аргуйя. Поскольку я недавно взошел на престол, я хочу узнать как можно больше о тех, кто царствовал до меня и как они справлялись с некоторыми проблемами.
— И какие именно проблемы, царственный?
— Крысы! — сразу же ответил я. — И еще недостаток воды во время царствования Застафф-джи. Она пристально смотрела на меня.
— Мрачные времена, царственный, — медленно проговорила она.
Ну вот, кажется, я пробудил чужое любопытство, чего мне хотелось меньше всего. Всегда следи за своим языком, напомнил я себе.
— Мрачные времена, — повторил я. — Разве не тогда Безысходная пустошь превратилась в угрозу? Судя по докладам, нынешние нашествия крыс приходят оттуда.
Она кивнула, быстро повернулась и пошла вдоль стеллажей. Я следовал за ней по пятам, все еще поражаясь стенам с записями.
Мурри лежал, вытянувшись, за подушками своего лишенного меха брата. Кошачьи глаза были закрыты, но он, как это было в обычае среди его сородичей, не дремал. В нем росло разочарование. Он очень устал от нынешней жизни. Поначалу это скопление пещер вызывало у него интерес, но новизна быстро иссякла. Тот, с голубым мехом, по имени Акиэа, и его собратья никогда не покидали стен дворца, если только сам император этого не делал.
Нет странствий через пески внешнего мира, нет опасностей, таящихся за гребнем скал, нет пения в ночи, нет… Слишком много «нет». Все его тело ныло от жажды свободы, к которой он привык еще котенком. Он хотел наружу!
