Ознакомительная версия.
– Зачем ты пришла?
– Затем, что я не вижу снопа на крыше! – резко сказала она.
– К твоим безумным предприятиям…
Она не дала ему закончить, заговорила скоро и отрывисто:
– Комес с дружиной сбежали. Они сделали это тайно, никто еще не знает, Оборотни тоже, разведка у них из рук вон, но они узнают. Пора собирать людей. Только скажи им, чтоб ни в коем случае не вступали в ближний бой. Оружие необученных – стрелы, камни, бревна, а больше всего – огонь, все то, что Оборотни презирают…
– … я не причастен! Ты слишком далеко заходишь, требуя, чтоб я предал ради тебя то, что проповедовал всю жизнь! Ты – мирянка, и больше подвержена дьявольским искушениям. Но я – священник, слуга Господень, для меня путь зла и насилия, по которому так охотно идут люди, закрыт, а месть – приманка для слабодушных… Хотя я уже говорил тебе об этом.
– Месть. Я думала, что буду радоваться, когда перед гибелью открою уничижающую их тайну. Но когда я попробовала, то не почувствовала ничего. Ты прав, месть – пустое. Их нужно просто уничтожить.
– Неужели они все еще не сыты насилием?
– И не насытятся.
– Возможно ли это?
– Ты не знаешь их так, как знаю я. «Весь мир – для Оборотней!» – говорят они. Три десятка безумцев в глухом лесу… Впрочем, слыхала я – и от тебя же, что апостолов вначале было даже меньше…
Отец Лиутпранд едва не онемел.
– Я не слушаю тебя! Еще одно кощунство – и я лишаю тебя своего пастырского благословения, и ты больше не моя духовная дочь!
– Мы после поговорим об этом. Но не забывай, что твой монастырь еще стоит, потому что я так хочу!
– На все воля Божья. А не твоя.
– Значит, тебе все равно, если монастырь падет? Верю. Ты перенесешь. Ты сильный. Но другие-то, слабые? Для них твой монастырь – последняя надежда! И вселил эту надежду в них ты! Захочешь ты ее у них отнять? Ведь они впадут в отчаяние, и убедятся, что твои слова – ложь. Нет, не верю я, что ты этого захочешь. И тогда ты меня позовешь!
Что-то в ее голосе не понравилось отцу Лиутпранду. Он прозвучал резко и хрипло, и в нем словно бы перекатывалось эхо рычания – голос совсем другого человека. И уж точно не женщины. Но он сдержал слова порицания, чувствуя, что угрозы на нее действуют скорее в обратном смысле.
– Наше различие в том, что я хочу помочь крестьянам, а ты – уничтожить Оборотней.
– Не вижу различия. Разве уничтожение не есть помощь?
– Да. В данном случае. Но ты поступила бы так, даже если бы кроме тебя и них в окрестностях не осталось бы ни одного человека.
Она промолчала. Отец Лиутпранд продолжал:
– А известно: «Кто ненавидит брата, тот пребывет в смерти…»
– Братьев, – сказала она.
– Апостол рек: «брата…»
Дейна подняла на него взгляд. Ее серые глаза казались бесцветными.
– Самое трудное и самое тяжкое – то, что мне легко и просто быть Ульфом…
– Это языческая привычка – изъясняться загадками!
Она, похоже, не слушала.
– Если бы Тюгви вздумал испытывать меня на оружии, то я бы наверняка проиграла. Но он решил испытать меня в том, в чем считал себя сильнее – в магии. И проиграл. Кто знает, в чем его сила?
– Кто знает, в чем его слабость? Много есть описаний искушений, испытанных великими отцами, на такого, какому подвергаешь меня ты, я не встречал. Если бы ты была из тех женщин, что искушают монахов плотской любовью, мирскими удовольствиями, властью, богатством, я бы посмеялся над тобой и пожалел тебя, убогую. Но ты нашла слабое место – помощь, сострадание к слабым, духовное отцовство…
– Хорошо же! Тебе не по сердцу, что я здесь. Я ухожу. И больше не приду без зова. Но может случиться так, что ты просто не успеешь позвать…
* * *
Последние слова Дейны отец Лиутпранд склонен был трактовать однозначно – она перестанет сдерживать Оборотней, и те обрушатся на монастырь. Но произошло по-другому. Возможно, это тоже входило в ее планы. В обитель явились не Оборотни, а деревенские старшины – те, кто остался в живых. Они были невежественны, они были напуганы, они были косноязычны. Ему пришлось приложить много сил, дабы понять, что они хотят. А хотели они – ни больше, ни меньше – чтоб он повел их на Оборотней. Терпение исчерпалось. Все. При комесе и железных тоже было тяжело, но те хоть были люди, с ними можно было сговориться, от них можно было откупиться…С Оборотнями сговориться нельзя. Или ты от них убегаешь, или они тебя убивают. А теперь, сказывают, и комес удрал. Сами не видели, но люди говорят. А нам от хозяйства бежать некуда. Короче, они были готовы. Но они не привыкли сами принимать решений. Им нужен был вождь, тот-кто-отдает-приказы. Спорить с ними, так же, как и с Дейной, было невозможно. Но по-иному. Они покорно выслушивали доводы пресвитера, после чего повторяли все то же самое, и продолжаться это могло сколь угодно долго. После нескольких часов бесплодных прений он оставил их, сказав, что должен пойти помолиться и спросить совета у Господа. У входа в церковь отец Лиутпранд оглянулся. Они уселись на землю с тем же покорным видом, готовые ждать, сколько понадобится.
Отец Лиутпранд знал, как страшны могут быть такие покорные люди.
Он был один в темной церкви, на коленях перед алтарем. Сказав крестьянам, что собирается молиться, он поступил так не ради отсрочки. Молитва, единение с собственной душой, размышления были ему необходимы. «На все воля Божья», – говорил он недавно Дейне. Отец Лиутпранд был не столь наивен и самонадеян, чтобы ожидать знамения свыше. Воля Божья может проявиться неявно. Возможно, она уже выражена, а он, в слепоте своей ее и ограниченности, ее не видит. Посему ему нужна была ясность духа. Нужна молитва.
Как прекрасно все было предуказано Провидением. Священник молится, крестьянин пашет, воин защищает их обоих. Если хоть один откажется от своего предназначения, гармония рухнет. Это же так ясно! Но люди, люди… И вот – они сбежали. И те, кто призвал Оборотней в долину, и те, из-за кого их призвали. А Оборотни остались. И нет защиты у слабого. И вся надежда на веру. У Оборотней веры нет. Только безумие и сила. Страшно сие сочетание! Но Бог есть любовь, а боящийся не совершенен в любви… – незаметно для себя отец Лиутпранд перешел к близким ему категориям Писания. Но Бог также ревнитель, грозный судия, крепость моя и слава моя, муж брани, Иегова имя ему…Услышали народы и трепещут, ужас объял жителей филистимских…
Он поднял глаза на темное грубое распятие. Разве не Он, Пастырь Добрый, сказал: «Огонь пришел Я низвести на землю»?
Огонь.
Может быть, в этом и есть решение.
Он поднялся с колен.
Завидев его, крестьяне тоже поднялись на ноги. Он помолчал. Набрал воздуха в легкие… Внезапно у него возникло ощущение, будто его настойчиво приглашают сесть за шахматную доску… а игра – большой грех.
Ознакомительная версия.
