- Разочарован, Кармайкл из Вортигерна? - Женщина подсела к костру, узорчатая шаль распахнулась, показав вышивку у ворота платья, такую же, что красовалась на даренном ши-дани алом плаще.
- Я бы не осмелился… - Слишком явная ложь для ши-дани, которые читают мысли на лицах людей так же легко, как грамотный человек - написанную на родном языке книгу. Женщина мягко улыбнулась, морщинки в уголках глаз стали еще заметнее. На вид ей можно было дать лет двадцать семь - тридцать - возраст, в котором крестьянки уже успели родить троих, а то и четверых детей и приобретали незаметную ранее мягкость черт.
- Не нужно мне льстить, Кармайкл. - Осенняя ши-дани ласково потрепала мага по плечу и улыбнулась еще шире. - Так зачем ты на Холм-то пришел? Меня повидать или просто так костерок развел, погреться да весной свысока полюбоваться?
- Отдариться хотел за плащ, которым ты укрыла меня в ночь Бельтайна. - Он порылся в карманах и протянул сидящей рядом осеннице широкий медный браслет с каплями янтаря, в которых золотыми искорками заплясали отражения жаркого пламени. - А вот за то, что ты когда-то укрыла меня в своем Холме от разбойников, боюсь, мне не расплатиться уже никогда. Разве что послужить тебе, как служит каждый, кто сорвет поцелуй с губ ши-дани или же вкусит их пищи.
- Хочешь пойти ко мне на службу на семь человеческих лет? Или же на семь лет в Холме ши-дани? - Осенница приняла браслет из рук мага, и ее хрупкие прохладные пальцы едва заметно дрогнули, когда она услышала ответ Кармайкла.
Обремененный Условиями человек оставил за ней право решать.
Осенница поднялась, и резкий порыв ветра взметнул подол ее платья, пригнул пламя костра к самой земле так, что обжигающие язычки лизнули носки сапог Кармайкла. Зашумели деревья, росшие на склонах западного Алгорского холма, на чистом осеннем небе невесть откуда появились темные облака с неровным рваным краем, а ши-дани защелкнула на запястье дареный медный браслет и протянула ладонь магу.
- Я беру тебя на службу с открытым сроком. На семь человеческих лет - или же до того дня, пока ты не захочешь меня покинуть и уйти к людям. Но запомни раз и навсегда - никогда более не обещай ни ши-дани, ни фаэриэ того, что ты пообещал мне. Никогда не отдавай свою судьбу в руки тех, кого не знаешь.
- Как хоть называть тебя, госпожа моя ши-дани? - Кармайкл осторожно взялся за протянутую руку и встал, успев заметить на поясе осенницы вышитую кожаную сумочку, такую же, как он видел на деве в ночь Бельтайна - именно из нее вынимала девушка звонкоголосую флейту, подыгрывая сестре, что пела про цветок Грааль.
- Фиорэ Аиллан, ши-дани середины осени Алгорского холма. С этого момента не говори ничего, Кармайкл из Вортигерна, пока я не позволю тебе этого. Смотри и слушай, если пожелаешь, но молчи.
Маг лишь послушно склонил рыжеволосую голову и последовал за осенницей сквозь густой туман, невесть откуда взявшийся и белой пеленой окутавший все вокруг, оставив видимой лишь узкую тропку, ведущую, по ощущениям Кармайкла, в никуда. Так, наверное, Проводник уводит после смерти душу человека на тот свет - по узкой тропинке посреди моря молочно-белого тумана, извивы которого то и дело принимают причудливые формы. Чудились скользящие в воздухе полупрозрачные фигуры, контуры которых едва угадывались в белесой пелене, серебристые огоньки то и дело проносились перед глазами, сбивали с толку. Если бы не прохладная ладонь Фиорэ, крепко удерживающая руку Кармайкла, маг наверняка потерялся бы в этой туманной мгле, блуждал по ней до тех пор, пока сам не превратился бы в призрака, сбивающего непрошеных гостей с дороги.
Чем дальше по тропе - тем чаще виделись Кармайклу призраки, то и дело выныривающие из туманного моря только для того, чтобы покрутиться перед лицом мага, скорчить забавную или страшную рожу и вновь раствориться в белесой дымке, пахнущей палой листвой и дождем. Они шептали что-то неразборчивое, какие-то обрывки слов и возгласов, шум, понять смысл которого Кармайклу никак не удавалось, но этот шепот выводил мага из себя, заставлял нервно озираться по сторонам, то и дело спотыкаться, хоть тропинка была ровной.
Белый ажурный мостик, переброшенный через широкую бурную реку, воды которой отливали багрянцем, казался хрупким и призрачным. Чудилось, что стоит лишь на него ступить - как он обрушится в красные воды, над которыми клубилась легкая дымка, стеклянным крошевом. Страшно, несмотря даже на уверенно идущую на полшага впереди ши-дани.
- Погоди, сейчас легче будет.
Фиорэ легонько коснулась лица Кармайкла тонкими пальцами, на которых блестела сладко пахнущая медом и корицей мазь с едва заметными золотистыми вкраплениями.
- Закрой глаза и ничего не бойся…
Почти неощутимые прикосновения пальцев на сомкнутых веках, губах и ушных раковинах.
Сразу смолк давящий, скребущий по сердцу острыми коготками страха потусторонний шепот, кожа больше не ощущала прикосновения неприятно холодящей кожу туманной дымки. Фиорэ нарисовала быстро впитывающейся в кожу мазью какой-то значок на лбу мага и велела тому открыть глаза.
Он подчинился безоговорочно - и оказался посреди осеннего леса…
Ветер, такой ласковый и прохладный, непостоянный и вечный, коснулся моей щеки, отводя назад выбившуюся из косы кудрявую прядку волос, медленно впитывающую в себя краски Осенней рощи. Кармайкл сидел на хрустящем пышном лиственном ковре и пораженно оглядывался по сторонам, словно не в силах разом понять и воспринять то место, куда я его привела.
Через туманное поле и кровавую реку лежит путь в Холм осенних ши-дани, и призраки прошлых лет встречают каждого, кто проходит по зачарованной тропе. Я нарочно не стала сразу мазать Кармайкла волшебной мазью, что позволяет смертному видеть сквозь чары ши-дани и избегать иллюзорных ловушек, - мне хотелось, чтобы мальчик, который когда-то давно попал на западный Алгорский холм, прошел весь путь, как положено. Быть может, ему будет легче понять то, что он наверняка увидит здесь, под землей, в стране ши-дани, находящейся вне потока реки времени.
Полы алого, словно выкрашенного кровью плаща, что укрывал плечи мага, распростерлись по лиственному ковру, как переломанные птичьи крылья, а сам Кармайкл недоверчиво касался кончиками пальцев прохладной сырой земли, рассматривал искрящиеся крупинками золота прожилки в листьях берез, кажущееся фиолетовым в лучах закатного солнца небо, похожего на опрокинутую чашу…
И только потом глянул на меня, стоящую чуть поодаль.
Узнал, как мне кажется, лишь по осенней лиственной короне у меня на голове, да по теплой шали-паутине, что стлалась по земле наподобие королевской мантии.
