Вот почему, когда мужчины собиравшись в кузне у Нарла, а их дома затихали в лунном свете, когда шла по кругу чара с медом, а языки заводили разговор о будущем Эрла, – и к разговору о грядущих счастливых временах присоединялись все новые и новые голоса, собаки выходили на пыльную улицу на своих мягких лапах и выли.
Часто в высокую и солнечную детскую приходила Лиразель, принося с собой такие свет и радость, каких не было во всех заклинаниях ученой колдуньи. Она пела сыну песни, которые больше некому спеть нам в наших полях. Этим балладам, созданным бессмертными музыкантами и менестрелями, принцесса выучилась по ту сторону сумеречной границы. Но, несмотря на все чудеса, звеневшие в этих напевах, родившихся так далеко от знакомых нам полей во времена столь отличные от тех, к каким привыкли наши историки, все же люди меньше удивлялись им, доносящимся из открытых в летнюю пору окон замка и плывущим над долиной, чем дивилась Лиразель всему земному, что было в ее ребенке, и тем человеческим его поступкам, которые он совершал все чаще и чаще, по мере того как рос. Все присущее людям по-прежнему оставалось для принцессы незнакомым и чужим. И все же она любила сына крепче, чем страну своего отца, сильнее, чем яркие столетия своей бесконечной юности, больше, чем сверкающий дворец, рассказать о котором можно только в песне.
Именно в эти дни Алверик понял, что Лиразели никогда не станут близки обычаи Земли, что никогда она не будет понимать людей, населявших долину, никогда не сможет без смеха читать их самые мудрые книги, никогда не полюбит Землю и не сможет чувствовать себя в замке Эрл свободнее, чем лесная зверушка, пойманная Трелом в силки и посаженная в клетку. Когда-то он надеялся, что пройдет время, и принцесса привыкнет к незнакомой обстановке, и тогда небольшие различия между тем, как все устроено в наших полях и в Стране Эльфов, перестанут ее тревожить. Но в конце концов даже он увидел, что все, бывшее Лиразели чужим вначале, таковым и останется. Что столетия, проведенные ею в своем не знающим времени доме, успели сформировать ее мысли и фантазии так, что наши краткие годы не смогут их изменить. Поняв это, Алверик узнал всю правду до конца.
Должно быть, между душами Алверика и Лиразели с самого начала пролегала дистанция, сравнимая с той, что разделяет Землю и Страну Эльфов, и только любовь, которой единственной по силам преодолеть любые расстояния, выстроила между ними мост. И все же, когда Алверик на мгновение останавливался на этом золотом мосту и позволял своим мыслям обратиться к пропасти внизу, голова у него тотчас начинала кружиться и сам он начинал дрожать. Каков-то будет конец, думал он и боялся, что конец вряд ли выйдет менее удивительным, чем начало.
А Лиразель… Лиразель не понимала, почему она должна стараться узнать что-то еще. Разве одной ее красоты недостаточно? Разве не явился в конце концов пылкий любовник на лужайки, что сияли у стен дворца, о котором способна рассказать только песня? Разве не спас он ее от одиночества и покоя? Почему должна она разбираться в тех нелепых и смешных поступках, которые совершают люди? Почему она никогда не должна ни танцевать на дороге, ни беседовать с козами, ни смеяться на похоронах, ни петь по ночам? Почему? Для чего тогда радость, если ее постоянно приходится прятать? Или веселье обязано всегда уступать скуке в полях, куда она явилась из своей страны?
А однажды она заметила, что с каждым годом женщины долины выглядят все менее красивыми. Перемена была достаточно мала, но зоркий глаз Лиразели безошибочно ее подметил. Заливаясь слезами, принцесса поспешила к Алверику за утешениями, так как она боялась, что злое Время в нашем мире может обладать достаточным могуществом, чтобы похитить красоту и у нее. Красот, которой не осмеливались коснуться долгие-долгие столетия, прошедшие в Стране Эльфов.
Алверик обнял жену и ответил:
– У Времени свои законы, и жаловаться на них нет смысла.
Глава VI
РУНА КОРОЛЯ ЭЛЬФОВ
Король Страны Эльфов поднялся наверх. Под ним все еще тихонько гудело легкое эхо его тысячи шагов. Он чуть-чуть при поднял голову, чтобы прочесть руну, которая должна задержать в зачарованной земле его дочь, и в этот момент вдруг увидел, как она пересекает мрачный барьер – мерцающий, словно светлые сумерки с той стороны, которой он обращен к полям людей, и хмурый, туманный и тусклый со стороны Страны Эльфов. Он уронил голову. Он замер в безмолвной печали и стоял так, пока стремительное Время проносилось над полями, которые мы знаем. Стоя в своем бело-голубом одеянии на балконе серебряной башни, король, состарившийся под действием хода времен, о которых мы ничего не знаем, подумал о том, каково придется его дочери среди наших безжалостных лет. Тот, чья мудрость простиралась далеко за границы его страны и охватывала даже неровность наших полей, был хорошо осведомлен и о грубости материального мира, и о суматошном беге нашего Времени. На высоком балконе сверкающей башни своего дворца стоял король.
И еще до того, как сойти с башни вниз, король почувствовал, как подступают к его дочери крадущие красоту года и мириады угнетающих дух забот. Оставшийся ей срок казался ему, живущему выше тревог и забот Времени, короче, чем могут показаться нам краткие часы жизни шиповника, безжалостно и бездумно сорванного в саду для продажи на улицах города.
Король знал, что теперь его Лиразели уготована судьба всех смертных. С печалью размышлял он о ее скорой смерти, которая уготована всему земному, и о том, что суждено ей быть похороненной среди грубых камней в краю, который вечно презирал Страну Эльфов и ни во что не ставил ее самые заветные мифы и легенды. Если бы он не был королем всей этой зачарованной земли и если бы она не черпала свое легендарное спокойствие в его таинственной безмятежности, он бы заплакал при мысли о холодной могиле в скалистом лоне Земли, которая вскорости примет тело, что должно было оставаться прекрасным вечно. И еще подумал король о том, что его дочь может в конце концов угодить в какой-нибудь рай, находящийся за пределами его власти и знаний, в тот самый эдем, о котором рассказывают священные книги полей. Он тут же вообразил Лиразель сидящей на поросшем яблонями холме среди трав и цветов вечного апреля, среди золотящихся бледных нимбов тех, кто отрекся от Страны Эльфов. И столь велика была его магическая мудрость, что хоть и неясно, смутно, но все же различал король эльфов великолепие и красоту рая, открытые лишь взорам блаженных и святых. И еще – зная, что так и будет – видел он, как со склонов этих райских холмов протягивает его дочь обе руки к бледно-голубым вершинам своего эльфийского дома, но никому из праведников нет дела до ее тоски. Хотя и зависело от него спокойствие всей этой земли, король зарыдал, и вся зачарованная страна затрепетала.
