— Это моя дочь Тао. Она приехала на пару дней, полюбоваться на британские достопримечательности.
— Рада познакомиться, юная леди. — Макгонагалл представилась и тоже пожала ей руку. — Хагрид с удовольствием проведет для вас экскурсию по школе, а мы с вашим отцом немного поговорим. Когда закончите, поднимайтесь в мой кабинет — угощу вас чаем.
Хагрид повел Тао вниз, в слизеринские подвалы, а я, бросив взгляд в сторону Большого зала, отправился по лестнице вслед за директором.
На втором этаже Макгонагалл взяла меня под руку, и мы продолжили наше восхождение.
— Я хотела сказать тебе одну вещь, Линг, — негромко произнесла она. — Давно хотела, но не знала, смогу ли, появится ли у меня такая возможность. Даже когда ты вернулся в Англию, я не знала, будет ли у меня шанс.
Я молчал, не представляя, что она имеет в виду. Мы остановились на третьем этаже у окна, рядом с невысокими золотистыми доспехами. Напротив, у самого начала коридора, висел портрет колдуньи в синем платье. Вокруг никого не было, но откуда‑то издалека доносились голоса детей, и этот шум рождал во мне приятное спокойствие.
— Я хотела перед тобой извиниться, — сказала Макгонагалл. — Извиниться за тот бой, за то, что стреляла в тебя.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем она говорит. Казалось, целые куски моей жизни возникали в сознании только тогда, когда о них вспоминали другие. И сколько деталей моего прошлого еще ожидают своей очереди? Скорее всего, очень много.
— Профессор… — начал я, но Макгонагалл перебила:
— Минерва, Линг.
Я кивнул.
— Вам не за что извиняться. Вы — единственная, кто в тот момент поступил правильно. Это я говорю вам как военный.
— Так ты меня не успокоишь, — усмехнулась Макгонагалл. — Тем более своим одобрением. Я ведь не солдат, а учитель, и должна была лучше знать и понимать своего ученика.
Я покачал головой, но спорить не стал. Возможно, по–своему она была права.
— Вы очень изменились, — сказал я.
— Как и все, — ответила она. — Как и ты. У тебя взрослая дочь. Не обижайся, но мне трудно представить тебя в кругу семьи.
Мы направились по длинному коридору к лестнице на четвертый этаж. В среде легионеров не было принято говорить о своих семьях, тем более о детях, но я уже несколько лет жил полугражданской жизнью, и наверное, Тао права: следует различать осторожность и паранойю.
— Сначала мне это тоже было трудно представить, — признался я. — Когда родилась Тао, мне едва исполнилось двадцать, и я ни о чем таком не помышлял.
— Мне кажется, вы с ней очень похожи, — заметила Макгонагалл.
"О да", мысленно вздохнул я и ответил:
— Верно, она папина дочка.
Разговор на подобные темы был непривычен — меня словно заставляли выдавать какую‑то тайну, и я толком не знал, как себя вести. Однако Макгонагалл, похоже, это понимала.
— Я не собираюсь пытать тебя о твоей семье, хотя мне очень интересно, — продолжила она. — Из вашего выпуска я знаю почти обо всех — они здесь, более–менее на виду, если не в Британии, то в Европе; я то и дело что‑нибудь о них слышу. Их дети учились или учатся в школе. Но ты исчез на двадцать с лишним лет, и мы даже не знали, жив ли ты.
— Жив, — усмехнулся я. — Просто мне хотелось свободы… насколько это вообще возможно.
— Свободы подальше отсюда.
Я кивнул.
— И ты ее нашел?
Смысл вопроса контрастировал с мягким, спокойным тоном директора. Немного подумав, я ответил:
— Нет. Но очень скоро это перестало быть важным.
Макгонагалл легко сжала мой локоть.
— Я понимаю, — негромко произнесла она, и до самого седьмого этажа мы поднимались в молчании. Ожидая пробуждения собственного прошлого — воспоминаний, реакций, эмоций, — я не находил ничего, и когда мы остановились на площадке у лестницы, испытывал смутный дискомфорт, не понимая, в чем дело, почему я чувствую себя так странно.
Странно повела себя и Макгонагалл. Она похлопала меня по руке, смущенно улыбнулась и сказала:
— Я оставлю тебя ненадолго, зайду к Филиусу — уверена, он с удовольствием присоединится к нашему небольшому чаепитию. Ты ведь с ним еще не встречался?
— Нет, — ответил я. — Пока не довелось.
— Тогда подожди нас наверху. — Она указала в направлении директорской. — Пароль — "лунный сон". — И отправилась по коридору к кабинету Флитвика.
"Ничего себе пароль", подумал я, повернув в противоположную сторону. "Лунным сном" называлось сильнейшее зелье из новоизобретенных, способное погрузить человека в сон на несколько суток, в течение которых он видел яркие, эмоциональные и зачастую устрашающие галлюцинации.
У стены, за которой открывался вход, сидела каменная горгулья, и мне вспомнилось, что по каким‑то причинам у нас с ней были трения. Горгулья переминалась с лапы на лапу, а когда я подошел, предостерегающе оскалилась. Мысль о том, что после всех этих лет колдовской страж меня узнал, казалась забавной, но я не стал медлить и назвал пароль. Горгулья отошла, и я ступил на эскалатор.
В годы, проведенные за пределами Британии, я не раз ловил себя на мыслях о Дамблдоре — поначалу гневных, полных злости и досады, однако с течение времени обретающих все более позитивный оттенок, — и в конце концов признал свое двойственное отношение к этому человеку. Интуитивно я воспринимал Дамблдора как принадлежащего "другой стороне", чем бы эта сторона ни являлась и чему бы ни была противопоставлена, но, повзрослев, больше не мог отрицать своего подросткового восхищения его личностью. Теперь, пережив, осознав и приняв эти чувства, я с интересом ждал нашей встречи.
— Добрый день, Линг, — сказал портрет Дамблдора, висевший там, где я его помнил — за спинкой директорского кресла. — С возвращением.
— Здравствуйте, Альбус. — Я улыбнулся вслед за портретом и подошел к столу, где лежало несколько старых книг в темных переплетах и толстый журнал обложкой вниз. В окно проникал неяркий свет зимнего солнца, сообщая обстановке почти домашний уют. Кажется, здесь мало что изменилось — по крайней мере, камин, древний стол и кресло директора остались теми же.
— Мы тебя ждали, — добродушно продолжил портрет. — Возможно, у Легиона получится договориться с кентаврами…
— Возможно, хотя на сегодня это не самая актуальная проблема.
— Как знать, — философски заметил Дамблдор. Я покачал головой, не желая сейчас обсуждать дела и тем более вдаваться в подробности.
— Я здесь с частным визитом. Минерва обещала пригласить Флитвика и угостить нас чаем.
Услышав эти слова, портрет просиял.
— Ты научился отдыхать и получать от этого удовольствие? — не без иронии поинтересовался он. — Могу ли я назвать это большим прогрессом по сравнению с тем, что было прежде?
