Трудно сказать, когда точно возникли у нее первые сомнения касательно личности дона Диего, но к настоящему моменту количество подозрительных совпадений давно достигло критической величины. Даже то, как он сегодня смотрел на Тарьена, можно было отнести в пользу Ольгиной версии. С чего бы это непробиваемый товарищ Кантор вдруг так растрогался, услышав просто хорошее исполнение, и ничего более? Не подтверждает ли такая странная реакция некоторые догадки, которые вполне могут оказаться реальными фактами?
Спросить ненаглядного напрямик Ольга не решалась. Главным образом потому, что не желала в очередной раз осрамиться. Даже если она права, где гарантия, что он пожелает признаться? Что ему помешает соврать в очередной раз?
Обращаться с подобными вопросами к его величеству равно бессмысленно, так как в любом случае ответ будет отрицательным. Если ее догадки верны, то уж король-то наверняка должен был догадаться о том же самом на полгода раньше. И если он до сих пор молчал, то будет молчать и дальше. Может, он опять кому-то слово дал или тайна дона Диего уже задействована в какой-то труднопостижимой королевской интриге.
Словом, свои гениальные догадки Ольге предстояло проверять самостоятельно, и у нее даже была одна весьма неплохая идея. Натолкнула ее на эту мысль недавняя история с покраской несчастного негра. До того Ольга не подозревала о существовании редкой волшебной краски, которую можно наносить на кожу без вреда для здоровья и которая не смывается ничем, кроме специального волшебного же растворителя. Когда она об этом услышала, последняя нестыковка в совмещении двух мистралийских физиономий мигом испарилась. Вот оно в чем дело! Вот куда девал маэстро свою компрометирующую татуировку! В лицо его никто не узнает после пластической операции, в этом он сам признался. Голос у него изменился. Повадки, наверное, тоже изменились после смены класса. А особую примету свою он закрасил. И если как-нибудь подловить лживого конспиратора в раздетом виде да мазнуть растворителем по оголенному плечику, тут-то правда и всплывет!
Растворителя Ольга еще позавчера отлила у Терезы. У них с Жаком еще много осталось после того, как они себя отмыли. Теперь оставалась одна проблема: как изловить и раздеть Диего? Будь сейчас лето, было бы проще, но на дворе середина Багровой луны. Сырость и холодные ветры ортанской осени не располагают к расхаживанию голышом даже в помещении. Вариант затащить бывшего любовника в постель, разыграв примирение, Ольга отбросила сразу и бесповоротно. Во-первых, такое подлое коварство ей было противно, а во-вторых, она втайне опасалась, что после этого примирение все-таки состоится. Скрепя сердце она остановилась на другом варианте – подловить Диего во время очередного приступа, отвезти опять домой, уложить в постель, и когда он уснет…
Этот вариант Ольге тоже не особо нравился. Пользоваться беспомощным состоянием человека в своих целях неэтично как-то. Если это все-таки окажется он, придется потом объясняться, и ой как будет стыдно…
Тут-то и подвернулась Зинь со своим пари. Ведь действительно Диана всегда безжалостно эксплуатировала любовников в качестве живой натуры, потому что на профессиональных натурщиков у нее никогда не было денег. Скорее всего, именно по этой причине мужчины у нее надолго не задерживались и быстро сбегали. Единственным известным Ольге исключением был Жак, но как ему удалось отвертеться, до сих пор оставалось неизвестным. Если Зинь права и Диана действительно припахала мистралийца во славу искусства, то, похоже, из такого расклада можно извлечь нехилую компенсацию за проспоренные пирожные. Во-первых, подробно расспросить художницу, насколько и чем именно похож Диего на исторический портрет. А во-вторых, что еще важнее, появляется реальная возможность застукать товарища в нужном виде. Аккуратненько узнать у Дианы, когда и в какое время благородный кабальеро будет торчать неглиже в ее мастерской, и как бы случайно зайти в гости. Блестяще!
Пирожные Ольга все-таки проспорила. То ли переоценила упрямство мистралийца, то ли недооценила его великодушие – в зависимости от причины, по которой он позволил себя эксплуатировать.
На мольберте в мастерской высыхал очередной шедевр, на котором угадывалась очень знакомая спина. Даже если допустить, что фантазия живописца сделала эту спину более сутулой, чем на самом деле, все равно можно было легко опознать по шрамам. Чуть ниже человеческой фигуры, под еще непрописанными ногами, виднелись набросанные контуры валяющихся крыльев.
– Падший ангел? – ляпнула Ольга первую же банальность, пришедшую ей в голову.
– Демон в сезон линьки, – ухмыльнулась Зинь.
– Сейчас ты у меня сама полиняешь, – грустно и совсем не страшно пригрозила Диана, занятая отмыванием кистей. – Что такое падший ангел?
Ольга попыталась объяснить и быстро обнаружила, что плавает в вопросе.
– Да ладно, ну его, – сдалась она через пару минут и перевела разговор на другую тему: – Все равно здорово. Купить ее у тебя, что ли?..
– И повесить дома, – прыснула вредная Зинь. – Чтобы Артуро валялся в истерике каждый раз, как на нее посмотрит.
– Да он не узнает, со спины-то!
– Ее уже покупают, – так же печально сообщила художница.
– Кто? – поинтересовалась Ольга, и тут ее вдруг осенило. – Дай-ка я угадаю, – оживилась она, радуясь возможности хоть раз в жизни построить из себя Шеллара III. – Сам Диего пожелал купить и категорически запретил не только продавать, но даже показывать кому-то еще.
Диана тоже оживилась.
– Верно… то есть почти верно. Показывать он не запрещал. А вот другое полотно действительно запретил даже показывать.
– На том полотне он не со спины и видно лицо? – продолжала упражняться в догадливости обрадованная Ольга. – Ну мне-то покажешь? Мне-то можно, я его и так во всех возможных позах и ракурсах видела.
– Пойдем, – чуть поколебавшись, согласилась Диана. – А Зинь пока займется чаем.
– Ну вот! Как кому – так искусство, а как кому – так стряпня! Я, может, тоже хочу в позах и ракурсах!
– Не переживай. – Ответ Дианы был пропитан горьким ядом. – В ближайшую пару дней он от меня сбежит, так что можешь сесть у норки и караулить. Будут тебе и позы, и ракурсы.
Искомый набросок, заныканный в самом дальнем углу за двумя рядами обтянутых холстом подрамников, был раза в четыре меньше предыдущего и изображал только голову. Голова эта была чуть откинута назад, в широко раскрытых глазах застыла боль, плотно сжатые губы едва сдерживали рвущийся наружу стон. Ощущение боли было почти физическим, и Ольга невольно вспомнила известную легенду о несчастном натурщике Микеланджело, безвинной жертве искусства.
