— Ого! — закричал Ветер. — Ну держись…
И он дунул по-настоящему. Песчаные языки поднялись на такую высоту, что птицы — одна за другой — падали вниз, словно пустыня слизывала их с неба. Далекий караван, успевший за время беседы проделать немалый путь, разметало по сторонам: верблюды сели в песок, люди потеряли друг друга из виду и бродили в темноте, выкрикивая имена богов и посылая им проклятия на всех языках мира. Немногочисленные пустынные животные поспешили укрыться от ветра, а те, кто не успел, припали к земле, пережидая внезапное бедствие.
Электрические провода натянулись до отказа. Звук, который они издавали, сопротивляясь, напоминал человеческий вопль. Наконец с оглушительным звоном они лопнули, и телеграфный столб покатился по земле как спичка.
— Ну вот, — сказал Южный Ветер, весьма довольный собой. — Это было нелегко, но мы справились… Что-нибудь еще?..
— Да, — с трудом выговорил запыхавшийся, изрядно потрепанный столб. — Теперь поставь меня ровно…
— Как скажешь, дружище…
— И прощай…
Буря окончилась так же внезапно, как и началась. Пыль улеглась, и сквозь ее завесу, быстро рассеивающуюся, вновь показалось солнце. Ветер поднялся над пустыней, принимая в свои объятия встревоженных птиц, баюкая их и покачивая на воздушных волнах. С высоты его полета пустыня выглядела как прежде. Животные спешили по своим делам, растения стряхивали песок, поднимаясь из земли, как велел им инстинкт, выжившие после катаклизма люди вставали на ноги, чтобы привести в порядок поклажу, разыскать верблюдов и похоронить мертвецов.
Изменился лишь баланс сил. Вглядываясь, вслушиваясь, принюхиваясь, Ветер распознавал новую тенденцию: вначале эти изменения было малозаметными, неосязаемыми, но с течением времени скрытое становилось явным.
Посреди пустыни появилось Нечто Существенное.
И все, что обычно здесь катится, карабкается, семенит, ходит и ползает, не придерживаясь какого-либо порядка или плана в своих перемещениях, внезапно обрело Направление, будто изнутри невидимого круга кто-то протянул электрические провода — к каждому кустику, каждой пустынной змее, шакалу, орлу или мыши.
Когда далекие караваны — один за другим — стали сходить с проторенных путей, Ветер понял, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Подчиняясь общему движению, он поспешил туда, где всего каких-то пару колов времени оставил торчать из песка рассохшийся телеграфный столб, уже догадываясь о том, что увидит, когда приблизится на расстояние легкого дуновения.
Иона. Эй, там, снаружи!
Кит. Ты когда-нибудь спишь вообще?
Иона. Не-а!
Кит. Чего тебе?
Иона. Мне скучно, кит!
Кит. Господи, когда же это кончится?..
Иона. Ты бы спел, что ли…
Кит. А ты отстанешь?
Иона. Ну, если хорошо споешь…
Кит. Ладно, слушай.
(Поет.)
Иона (перебивает его). Похоже на колыбельную… Невесело как-то…
Кит. Я очень хочу спать. Очень. Хочу. Спать. Это — колыбельная. Я думал, может, ты, наконец, уснешь и дашь мне отдохнуть. Честное слово, я не хотел тебя глотать. Я СОВСЕМ не хотел…
Иона. Это ведь колыбельная для китов, верно?
Кит. Верно. Других я не знаю.
Иона. То есть такие вот… колыбельные… вы детишкам своим поете… на ночь…
Кит. Так и есть.
Иона. И они засыпают и спят прямо в воде?..
Кит. Да.
Иона: Вот бы посмотреть на это.
Кит: Эээ…
Иона. Одним глазком только…
Кит. Знаешь, я бы тебя хоть сейчас… изблевал. Но — не положено. Я ведь очень послушный кит. Придется тебе посидеть тут еще… ммм… некоторое время.
Иона. А это сколько?
Кит. Пока не поумнеешь.
Иона. А…
Кит (про себя). Ты бы уже поумнел, что ли…
Иона. Не могу.
Кит. Ну вот, так и будем, значит… без сна и усталости… без сна… и усталости…
Иона. Кит!
Кит. А?
Иона. Не спи! Ты когда засыпаешь, у тебя температура падает… внутри. И я замерзаю.
Кит. Вот, оказывается, в чем дело! Что ж ты… молчал?.. Давно бы уже костерок развели! А я бы выспался наконец…
Иона. Ну ты голова, кит! Сам я не додумался. Может, и дровишек подкинешь?
Кит. Лови. Так ты, пожалуй, поумнеешь рано или поздно.
Иона (раздумчиво). Главное — с чего-то начать…
У одного склочного старика, сапожника, умерла любимая дочь. Он похоронил ее, а потом, разбирая вещи дочери, обнаружил среди всего распашонки и маленькие ботиночки. Он не понял, что это за лилипутская одежда, сложил ее в мешок и пошел домой. Дом, где жила его дочь, он заколотил досками, чтобы жить в нем смогли только дикие звери. Он пришел к себе в каморку и разложил непонятные вещи на столе. Попробовал примерить один крошечный ботиночек, и тот налез ему только на большой палец ноги. Он подумал: должно быть, моя дочь дружила с домовыми. У старика домовых не водилось, и он пошел к соседям.
— Домовые есть? — спросил он прямо.
— Водятся, — ответили соседи.
— Тогда вот им, — сказал старик и протянул соседям сверток с распашонками. — Одежда.
Соседи заглянули в сверток и спросили:
— У вас умер внук?
Старик вернулся домой и выпил три кружки пива. Потом он вернулся к могиле дочери, чтобы черкнуть на дощечке рядом с «доченька» еще одно слово: «Внук».
Старик не мог просто так смириться с тем, что ему полагался внук, а теперь шиш. Старик выпил еще пива и пошел в соседнюю деревню с оружием.
— Отдайте мне каких-нибудь детей, — сказал он, — иначе будет война. Только мальчиков! — добавил он, потому что сам был когда-то маленьким мальчиком, а что делать с маленькими девочками — он не знал.
Жители деревни немного испугались. Войны этот старик, конечно, не устроит, но с него станется подпалить курятник или потоптать огороды. И они решили отдать старику самых ненужных детей, какие были в городе: брата и сестру, чьи родители давно погибли. Теперь они жили на улицах и просили денег у деревенских, надоели совсем. Деревенские нарядили брата в чистую одежду, а его сестру — в мальчишеские брюки. Они привели детей к старику и сказали:
— Оба мальчики. Теперь проваливай!
