Когда сидящими за столами остались только они трое, Том заметил беглые непонимающие взгляды кухарок. Сделал незаметный кивок Пиклсу, тот послушно направился к грозной поварихе, чтобы сдать посуду на мойку. Обождав несколько секунд, Симон последовал за ним, а Том немедля поспешил убраться подальше.
До коридора, ведущего на задний двор, оставалось всего несколько поворотов, когда его требовательно окрикнули:
— Реддл! А ну постой.
Том даже испугаться не успел, онемел на месте, в груди похолодело: голос принадлежал сестре Августине. Том панически огляделся, на удачу слева оказалась уборная, живо нырнул внутрь. Едва успел поставить тарелку на пол у порога, как монахиня прикрикнула громче:
— Я сказала, стоять!
Том выглянул из‑за двери, нарочно чуть пританцовывая на месте, попытался отвязаться:
— Сестра, мне нужно…
— Всем что‑то да нужно, – проворчала сестра Августина. Приблизившись вплотную, нависла над ним, словно хищная птица, такая же стремительная и суровая. – А ну дай «до».
Том замер от неожиданности, поднял на нее ошалелый взгляд.
— Дать что?
— Ноту «до»! Ты ноты вообще знаешь?
— Знаю… вроде. Сестра Августина, у меня нет ни слуха, ни голоса…
— Величайшее заблуждение каждого мальчишки! – всплеснула руками монахиня. Она взяла его за подбородок, натиском заставилась открыть рот, как врач, придирчиво осмотрела горло. – Рот есть, уши есть. Значит, есть и слух, и голос. Значит, можешь петь. Хорошо или плохо, над этим еще поработаем. А теперь дай «до»… Что ты сипишь, как ветер в прохудившемся ведре? Громче, звук должен идти изнутри.
Том выдал нечто отдаленно напоминающее ноту «до». Проходящие мимо сироты, недвусмысленно перемигиваясь, весело захихикали. Сестра Августина глянула на них грозно.
— Смешно? Сейчас и до вас доберусь – посмеемся вместе.
Смешки тут же прекратились, сироты поспешили убраться подальше от фанатичной руководительницы хора.
— То‑то же, – ухмыльнулась монахиня довольно. Положила ладонь Тому на плечо, поведала с отрадой: – Реддл, поздравляю, ты принят в церковный хор. Завтра в хоровом зале твоя первая репетиция. Учти, опозданий я не терплю.
Том жалостливо вскинул брови, затянул умоляющее:
— Сестра Августина–а…
Монахиня отдернула руку, повторила строже:
— Завтра. В хоровом зале. Без опозданий.
Она удалилась вслед за сиротам, что минуту назад имели неосторожность посмеиваться над Томом, с мстительным намерением прослушать и их «до» тоже.
— И почему я не немой? – страдальчески закатил глаза Том.
Он долго рылся в шкафчике для инвентаря, пока в самом углу не отыскал старые бутылки из‑под молока, выбрал самую чистую (дохлых мух и паутину вытряхнул), у садового крана наполнил вполне сносной для питья водой. Приближаясь к голубятне, Том с досадой отметил, что птицы с конопатым гостем так и не поладили, а потому устраивались на ночевку прямо на крыше и лестнице. Пришлось пугнуть некоторых, пока забирался в голубятню.
На скрип дверцы Антонин обернулся, но сразу же вернулся к своему занятию – уходу за метлой. Том поставил тарелку на пол, заперся изнутри, только затем позволил себе вздохнуть полной грудью.
— Учти, Антонин, тебе должно быть стыдно.
— Мне стыдно, – кивнул Антонин смиренно, и тут же уточнил: – А почему мне стыдно?
Том аккуратно вынул из кармана хлеб и ложку, а из‑за ремня брюк – бутыль с водой. Поморщился с недовольством: без пробки немного расплескалось на брюки и рубашку.
— Потому что из‑за тебя я пропускаю вечернюю молитву. Одно из самых значимых ежедневных событий в жизни сироты приюта Сент–Кросс.
Антонин отложил метлу, похлопал глазами.
— Что такое «молитва»?
Том не на шутку призадумался, потом махнул рукой.
— Ничего особенного. Скучный магловский ритуал.
— А зачем он? – заинтересовался Антонин всерьез, зрачки расширились в предвкушении.
— Э–э, нет, – предостерег Том. – Я тебя кормлю, даю кров, могу позволить пожить маглом два месяца, но на этом все! Я не стану отвечать на каждые «что», «зачем» и «почему»? Я, например, самостоятельно приспосабливался к миру волшебников…
— Сравнил древко с прутом! Я же не такой смышленый, – возмутился Антонин, и на этом их спор утих.
Том поставил перед гостем ужин, сам жадно сглотнул, нарочно сел подальше, чтобы запахи не дотянулись до ноздрей.
— Эт что? – поинтересовался Антонин, помешивая похлебку. – Ужин?
— Нет, это целых две порции ужина. Пиклс отдал похлебку, Симон – хлеб.
Ложка выпала из рук Антонина, с сочным бульком ушла на дно тарелки.
— Чего?! – возмутился гость. – Да это даже на еду не похоже!
— Внешне не похоже, – пожал плечами Том, – но на вкус… иногда… если зажмуриться и не принюхиваться…
Антонин сделал глотательное движение, словно сдерживал рвотный позыв, выставил вперед широкую ладонь.
— Спасибо, не продолжай! Я все понял… Неудивительно, что ты такой худой и бледный. От такого питания мухи на лету дохнут.
В животе засосало, Том с тоской проследил, как Антонин разом выплеснул в окошко две порции похлебки, не удержался от тяжелого вздоха: опять придется спать натощак.
Антонин грузно опустился на грязный пол, пустая тарелка брякнулась рядом. Том нахмурился, схватил ломтик хлеба, стал жадно смаковать, Антонин последовал его примеру, но ел с видимой неохотой, морщился. Запивали скудный ужин водой.
Отужинав, Том с придирчивостью оглядел тесную голубятню.
— Нужно тебе новое жилье подыскать.
— Зачем? Мне и тут удобно.
— Тебе везде удобно, а голуби? Думаешь, никто не заметит, что они боятся ночевать в голубятне?.. Так что, мистер Долохов, сегодня в полночь – смена апартаментов.
Антонин манерно взмахнул рукой.
— Как прикажете, мистер Реддл. Надеюсь, в тех номерах обслуживание будет лучше? Меня интересует питание.
— Крысы подойдут? – поинтересовался Том.
Антонин склонил голову на бок.
— Жаренные?
— Костер разводить не дам, – отрезал Том с напускной строгостью.
Антонин тягостно вздохнул и растянулся на полу, старые доски под ним нудно поскрипели, после некоторого молчания, спросил у потолка:
— Мне что же теперь, голодным спать?
— Переживешь, – ответил Том в пол.
Он тщательно вслушивался в звуки со двора – нужно вовремя услышать, когда закончится вечерняя молитва: после нее все двери приюта запрут до самого утра. Том постоял так еще, но понял, что в запасе достаточно времени, прошел к Антонину, лег рядом. Над их головами, в потолке, зияло квадратное отверстие – люк, в этой случайной раме темнело небо, с застенчивостью начинали проступать звезды. Оба молчали: невольно залюбовались.
— А тебя дед не схватится? – нарушил тишину Том.
