Лине сидела на кровати, бесстыдно вытянув ноги, и ее тело, мягкое и гладкое, находилось в полном покое. Крэйн чувствовал исходящий от нее пряный запах нарочитой покорности и ощутил знакомый зуд между лопаток.
Но это быстро прошло, и, пряча в шероховатые ножны эскерт, он почувствовал лишь усталость и опустошение.
— Мой шэл… — Она мягко взяла его за предплечье и попыталась привлечь к себе, но тело Крэйна затвердело и не отозвалось. Он запустил руку в ее длинные густые волосы цвета заката Эно, но ласка получилась холодной, механической. Равнодушной, как движение хегга.
«Глупа и настойчива. — Он с улыбкой смотрел на ее спокойное безмятежное лицо. — Старая как мир порода, все одно и то же».
— Ты прекрасен, — тихо сказала она, думая, что знает, чему он улыбается. — Ты самый прекрасный мужчина в Алдионе, мой шэл.
— Отстань. — Он резко вырвал руку и отошел, стараясь не смотреть на нее. Вид обнаженного ждущего тела вызывал усталость на грани с отвращением. Эта примитивная животная похоть, идеально выверенные соблазняющие движения, эти прикрытые в притворном смущении глаза…
— Что с тобой? — Она поднялась и подошла к нему, пытаясь заглянуть в глаза. — Крэйн, дорогой…
— Все в порядке, — сказал он медленно, чувствуя обнаженным вспотевшим плечом ее горячее дыхание. — Просто устал. Вчера выдался длинный Эно.
— Ты опять участвовал в поединке? Во имя Ушедших, сколько раз я тебе говорила…
Даже ужас ее — и тот был ненастоящим, продуманная ловкая имитация.
Крэйну на мгновение показалось, что он видит под идеально гладкой мягкой кожей серебристую паутинку, по которой ровными сигналами бегут ее эмоции — страх, желание, досада, ревность. Тело послушно реагировало, опуская вниз уголки безупречно очерченных губ и даже заставляя глаза сердито блестеть. Крэйн смотрел на эту отлаженную машину, принявшую человеческий облик, и внутри него разливалась ледяная едкая ярость.
— Лине, я способен сам управлять своими действиями. Мне безразлично, что ты по этому поводу испытываешь. Я буду делать то, что сочту нужным. Всегда. Если я участвовал в поединке — значит, таково было мое желание. Я не ребенок.
— Конечно, конечно, разумеется, ты прав, мой любимый. Просто я не…
— Просто ты замолчишь и раз и навсегда отстанешь от меня со своей заботой.
— Я вовсе не думала тебя обижать, просто у тебя был такой вид…
— Навсегда!
— Если ты будешь так нервничать, тебя обсыплет прыщами, — проворковала она, касаясь горячим пальцем его левой щеки. Крэйн почувствовал легкий укол, словно к коже прикоснулись едва тлеющим прутиком. — Вот уже один появился.
— Где?
— Да вот, на щеке.
Отбросив ее руку, Крэйн взял со стола зеркало, чешуйку огромной рыбы, искусно оправленную в дерево. Из вогнутого матового треугольника на него взглянули уверенные твердые глаза младшего шэла Алдион, под которыми, как он с неудовольствием отметил, уже пролегли пока еще еле заметные, но длинные морщинки. К своему лицу Крэйн относился бережно, но в этом чувстве не было восторженного самолюбования — он трезво и ясно сознавал, что неотразим, находил в этом удовольствие, но никогда не пытался поставить это себе в заслугу. Красота — такое же оружие, как и эскерт, если не опаснее — иногда тщательно выверенный взгляд, тонкая улыбка или сурово сжатые губы могут сделать больше, чем дружина из двадцати обученных воинов. Крэйн в равной мере пользовался всем оружием, имеющимся в распоряжении, полагая глупым и бессмысленным не замечать собственной красогы или преуменьшать ее.
Прыщ он нашел не сразу — просто крошечный красный пупырышек с белой верхушкой, едва заметная точка на два пальца ниже глаза. Мелочь. Но неприятно.
Взяв с полки небольшой флакон с бальзамом, он щедро смазал щеку, чувствуя спиной взгляд Лине. Она молчала, вероятно думала, как с ним заговорить — обидеться за невнимание или сделать вид, будто ничего не случилось. Выбор был сложный, и Крэйн благосклонно разрешил его.
— Иди пока, — сказал он, не оборачиваясь. — Я найду тебя на закате Эно, если понадобишься. Ступай к себе.
Ее общество сейчас казалось излишним — неприкрытый взгляд страстных глаз казался жирным, словно оставлял на коже потеки. Просто Лине сейчас лишняя, вот и все, к тому же ей будет полезно усвоить свое место. Пусть знает: заполучить шэла Алдион в постель — еще не значит крутить им, как вздумается. Лучшая мера сейчас — щелчок по носу. Не больный, но обидный, чтоб почувствовала, у кого в руках узда. Пожалуй, будет неплохо описать эту сцену, словно невзначай, кому-нибудь из прислуги или дружины — да тому же Витору! — к рассвету Урта Лине замучают косыми взглядами и приглушенными смешками. Да, пожалуй, так и стоит сделать. Ей надо бы узнать свое место, он и так был слишком долго добр к ней.
Лине не выразила неудовольствия — покорно оделась, бросая на него взгляды, полные страдания, он видел ее отражение в зеркале, которое так и держал в руках. На пороге она обернулась, наверное, ожидала, что он что-то скажет, но Крэйн молчал, и она вышла.
Оставшись в одиночестве, он некоторое время стоял без движения, уперев ничего не видящий взгляд в стену. Мысли в голове, тяжелые и непослушные, словно плывущие в бурном ручье осколки хитина, упорно отказывались подчиняться. Крэйн попытался направить их в привычное русло — о грядущей охоте на хеггов, Лате, Армаде, да хотя бы и той новенькой прислужнице, что появилась в тор-склете два дня назад, но тщетно — даже приятные мысли тяжелели, блекли и мертвыми скелетами шли на дно сознания, оставляя после себя только щемящую серую пустоту. Утренний хмель? Нет, не похоже — несмотря на все выпитое накануне, он чувствовал, что его тело в порядке, его не беспокоили ни боль, ни тошнота. Значит, что-то другое.
Старик. Крэйн даже вздрогнул от неожиданности и, рассердившись на себя, специально рассмеялся. Но смех вышел натужный, ненастоящий, скрипящий, как готовая развалиться прогнившая бочка. Вот оно — старик.
Заноза, крошечная острая стрелка, засевшая в сознании с предыдущего Эно.
Странное дело — если не думать о вчерашнем, не вспоминать мертвое нечеловеческое лицо, острое и сухое, внутри будто что-то щемит, но стоит лишь дать мыслям свободу, как они устремляются в сырой полумрак покосившегося склета и вьются вокруг ворожея, как стая ывара вокруг оброненного в ывар-тэс куска мяса.
Какая глупость! Крэйн решительно вычеркнул из головы отвратительное лицо и принялся одеваться. Эту процедуру он предпочитал выполнять сам, без слуг, она успела войти в привычку. Касса одевать не стал, положил тяжелую скорлупу в угол, там же оставил и ножны с эскертами, ограничившись простым стисом у бедра. Пусть в городе на него косятся с опаской и уважением, в родовом тор-склете Алдион ему опасаться нечего.
