‘Не мала, раз само время ее выбрало’.
— Не знает она многого, не умеет.
— В пути узнает, научится.
— Род сынов и дочерей ждет.
— Тут выбор прост: придут сыны на погост да добычей Ма-Ры станут или светом и помощью рода, на обновленной земле другие крепища поставят, законы предков храня, победят в войне с мраком. Война та святая, Ма-Гея, так мрак со светом рубится. Моя сторона — свет. Что твоя?
Минуту женщина думала и тяжки те думы были. Вот голову подняла и молвила:
— Роду света и правды быть и по закону предков жить.
— Вот и ладно, — приняла договор Рарог и кинула наземь искры. Только те травы пожухлой и мха коснулись превратились в груду позолоченных чешуек. — Змеевики — знаки вечного договора меж народом дивьим ярым и людским арьим русым.
— Русым?
— Он первый со мной договор подписал. За одно мы с ним.
— Значит, на них уже змеевики вздеты? Оттого и Мокошь его род поделила?
— А что она еще могла? Время придет и победит род света тьму.
— И вечно сражаться будет? — поняла Ма-Гея. — Чую, нет у нас выбора, как через время и пространство помогать. Втянула ты арьев в вечную схватку.
— То битва долгая, но правая. Вам по плечу. А боле нет того, кто б за Правду и Мир вступился.
Женщина кивнула:
— Тяжка судьбина уготована, да праведна. Будь по-твоему. Не мы договор с вами заключали, не нам рвать его. Но как с другими быть?
— Род лесной меж мной и Мокашью зажат. Коль ты с нами, супротив арьев не пойдет, однако чтобы Мокашь не ярить и открыто помогать не станет.
— С чего так решила? — спросил появившийся у Синь камня Дедко — лесовик. Водрузил на валун лапища травные, потер мхом пальцев шершавую поверхность камня.
— Мы договор не рушим. Раз слово дадено, нерушимо и бысть. От рода людского чернодел не зрили, и он от нас кроме лада ничего не зрил, почто нас к Моране переметчице причисляешь? Ай, Рарог хитра дщерь Ярина, мыслишь едина ты в лихе за родовиков своих и старые договоры стоишь? А боле некому?
— Ты Дедко не юли. Знаю, чего явился. Кады и Нагайны твоих теснят. От них Веред великий и рассеянье и нам и вам. Еже ли не они — не явился бы ты. Наинам твоим что Стужа что Мокашь едино, а болотным да подколодным слякоть и вовсе в радость. Чего переживать?
— А вот и неправда твоя! Мокашь да — ровно. Однако чернь от Мораны ползущая ой худа. Ссорит она нас всех, делит умишком навьим. Вся им подвластна. К чему то приведет? Тут навьи крутят, они супротив нас. То ли с мест родных уходить, то ли воевать надобно — один ход. А к чему войны меж своими да равными? Ты без нас никак, мы без тебя, арьи без нас, мы без них. Все связаны. А раскидать — будто сиротами сделаемся, оглохнем да ослепнем. Вона как день ночью стал так и меж нами станется. Худо то да более скверно, что приведет ссора к беде еще большей, чем сейчас есть. Навьим то в радость. А нам на беду. Пока едины — все сладится, а раздели нас — по одиночке и сгинем. Того навьи через Морану добиваются.
— Когда Ма-Ра черной стать успела? — удивилась Ма-Гея.
— От горя умом потемнела, а позже и сердцем окаменела. Тут и наги подсуетились, прибрали ее к рукам своим, споможили, силой черной наделили, свет ума и сердца затмили.
— А что нагайны здесь делают? Они не тревожили этот мир.
— До тех пор пока не потревожили их мир, — заметила Рарог. — Их некому сдержать. Мы потеряли связь со своими в другом мире и должны восстановить его, только тогда наги вновь станут стражами, а не палачами как сейчас. Теперь понимаешь, что выбора нет и нужно уходить?
— Рарог хитра, но права, — заметил Дедко. — Каждый из наших родов сейчас стоит перед выбором и каждый должен сделать все возможное, чтобы сохранить равновесие миров, договор, заключенный меж нашими народами. Иначе всем худо будет.
— Ты поможешь? — спросила его Рарог. Лесовик запыхтел, старательно разглядывая края валуна, и молвил:
— Тайно. Иначе не можно. Плохо меж двух становится. От Мокашь нам худо, от тебя худо. Примкни к кому — еще хуже. А война меж вами и того больше — лихо. Мы это будем… как его? Нейтралитету держаться. Вота.
Ма-Гея запечалилась: беда. Людям и саламандрам смерть грозит, ундинам Мокаши раздолье, лесным как придется, земляным тоже. Сильфиды же всегда сами по себе были.
— Считай двое нас, — подытожила Рарог.
— Мы аще, — засопел Лесовик. — Где могём.
— Скажи: кто сможет. Болотные твои и за ухом не почешут, ясно.
— Почешут, еже ли скажу. Токмо они и Мокше снаветничают.
— А если нагайны пойдут?
— Тут уж выбора не будет. Все поднимутся.
— Ждать будем или упредим? — усмехнулась огненная красавица.
— Нет, — отрезала Ма-Гея. — Мы договорились с тобой Рарог. Завтра вече соберем и отправим к вратам посыльных.
Развернулась и пошла к дочери, что ни жива, ни мертва на пригорке сидела. Нависла над глупой:
— Того ли ты хотела? — прошептала в отчаянье. Дуса взгляд поднять на родительницу побоялась, но ответила:
— Права Рарог, матушка, некому кроме меня идти. И медлить не к чему. Случись нагам явиться — тебе их остановить — мне нет. И на договор их вынудить — не мой умок нужен. Так пусть я хоть малостью роду послужу — врата проверю, восстановлю с Волохом, еже ли повреждены.
— Ой, дева… Идем домой, несмышленыш.
— Чему вас в Арктуре учили? — посетовала Ма-Гея уже почти у ворот крепища.
— Чему обычно: единству и многообразию живой природы, астрономии, образованию и строению клетки и вселенной, тонкополевых структур, энергосвязям и биологическим ритмам, пси-волновой организации систем влияния, воздействию пси-частиц и полевых структур на импульсы и инстинкты, мышление и поступки, основам космографии и… Да много чему. Только в высшую школу мне уже не попасть. Останусь необразованной, — опечалилась девочка.
— Не ты одна. Чую, закончилось общее обучение, как и многое другое.
— Может восстановится еще все, матушка.
— Восстановится? У-становится, но как было уже не будет.
— А как будет?
— Как сладим. От нас сейчас будущее родов и народов зависит, планеты всей. То ли нагайнам да кадам она достанется, то ли все же люду арьему да дивьему. Навь и Явь в смешение пошли, местами меняться начали. Тяжко будет остановить процесс, равновесие удержать… Почто ты взрослеть-то торопишься? К чему во взрослые дела влезла?
— Да как же в стороне-то стоять, матушка?
— Ох… — головой качнула. Остановилась и на дочь внимательно посмотрела. — Ты хоть раз нагов видела?
— Нет, — призналась Дуса.
— То-то и оно. А вот узришь тогда и храбрись.
