— Я — актер и драматург, — начал Василий заранее придуманный монолог, — и собираюсь написать трагедию для скоморошьего представления о покойном воеводе Афанасии. И вот, чтобы не выдумывать разных небылиц, решил обратиться за помощью к людям, которые его хорошо знали. В частности, к вам, уважаемый Данила Ильич, как к его ближайшему сподвижнику. — Дубов замолк, ожидая отклика, однако его собеседник молчал, насупленно глядя куда-то вниз. — Надеюсь, что вы не откажете в помощи?
— Чепуха все это, — угрюмо сказал Данила Ильич. — Не таков был Афанасий, чтобы о нем скоморошьи представления устраивать. — И, пристально глянув на Дубова, спросил: — А скажите, вы еще к кому-нибудь с этим делом обращались?
— Ну разумеется, — дружелюбно улыбнулся Василий, — и не к кому-нибудь, а к весьма влиятельному царь-городскому деятелю. — И, чуть помедлив, добавил: — К Рыжему.
— Ну, нашли к кому обращаться, — иронично хмыкнул Данила Ильич. — Он ведь человек не военный, да и с Афанасием знаком почти не был.
— Вот он-то и посоветовал мне пойти к вам, — подхватил Дубов, — и попросил передать вам лично вот это. — Сыщик порылся во внутреннем кармане своего кафтана и извлек оттуда обрывок какой-то зеленой бумажки.
— Ах, вот оно что... — пробормотал Данила Ильич и, пошарив у себя за пазухой, достал похожий обрывок. И когда он сложил обе бумажки на прилавке, то их рваные концы совместились и образовали прямоугольный листок, а точнее — долларовую банкноту. — Значит, вы от Рыжего, — уже деловым тоном сказал Данила Ильич. — Давненько поджидаю. Да, так как вас звать-величать?
— Василий Николаевич Дубов, — ответил гость. — Но формально я здесь как скоморох Савватей Пахомыч. И одно из моих заданий — расследовать, кто и зачем убил Афанасия. Но главное — выяснить, что происходит в Мангазее.
— Да уж, ничего хорошего здесь не происходит, — проворчал Данила Ильич. — Всякая бесовщина.
— Может, для начала вы мне и расскажете, что именно здесь творится, — предложил Дубов, — а то я совсем не в курсе.
— Да и так видно, — буркнул хозяин, — готовится вторжение. — Чье?
— А что, Рыжий вас не просветил? Вторжение полчищ князя Григория. Да ведь он, стервец, не просто хочет сюда войти, а еще и с малой кровью. Вот почву и готовит.
— Да, я слышал о каких-то подметных письмах, — кивнул Василий, — но что они из себя представляют?
Вместо ответа Данила Ильич извлек из-за жбана с лягушками листок бумаги:
— Вот что распространяют у нас на базаре. — Отставив листок на расстояние вытянутой руки, Данила Ильич зачитал: — "Я, князь Григорий, владетель Белопугценский, явлюсь в Новую Мангазею, чтобы дать ей волю и восстановить в правах свободного города, злодейски отнятых Кислоярским царем Степаном два века назад. Довольно Царь-Городским бездельникам грабить вас, довольно им наживаться на вашем труде", ну и так далее в том же духе.
— И что, неужели эти воззвания имеют какой-то успех? — опешил Дубов. Данила Ильич на минуту задумался:
— Видите ли, Василий, все не так просто. В народе сохранились предания о тех стародавних временах, когда Новая Мангазея была вольным городом и сама торговала со всем миром, без оглядки на Царь-Город. Помнят и о том, как царь Степан, разбив хана Басая, заодно и присоединил к своему царству Мангазею, причем сделал это, что называется, не выбирая способов. Здесь, в воззвании князя Григория, дальше описываются зверства Степановых воинов, и в большинстве это — правда. Так что нельзя сказать, что подметные письма не падают на плодородную почву. Но здесь не помнят, вернее — стараются не вспоминать, чего стоила мангазейцам их независимость. Например, они ковали тому же хану Басаю наконечники для стрел и чинили его боевые колесницы, а чтобы не ссориться с Царь-Городом, выдавали противников царя Степана, когда те бежали в Мангазею. Да и много чего было, это вы на досуге у столичных древлехранителей поспрошайте.
— Но неужели здесь кто-то верит в благие намерения князя Григория? — недоумевал сыщик.
— Верят, коли хотят верить, — невесело покачал головой Данила Ильич. — Я даже допускаю, что князь Григорий действительно даст Мангазее на словах положение вольного города, но на деле поставит ее в такую зависимость, какая и не снилась в составе Кислоярского царства... Слышите?!
— Что? — опешил Василий.
— За дверью что-то скрипнуло, — понизил голос Данила Ильич. Василий вскочил со стула, прошел ко входу и стремительно распахнул дверь. На рынок уже спустились сумерки, и детективу показалось, будто поблизости от лягушачьей лавки скользнула чья-то тень. Он вернулся и плотно закрыл дверь:
— Наверно, какой-нибудь запоздалый покупатель.
— Они за мной следят, — уже совсем конспиративно сказал хозяин. — Они и Афанасия убили.
— Кто — они? — непроизвольно понизил голос и Василий.
— Знал бы кто именно — давно бы вывел на чистую воду, — вздохнул Данила Ильич.
— Так давайте это делать вместе, — с энтузиазмом предложил Дубов. — Для того чтобы узнать, кто мог желать смерти воеводы, надо прежде всего выяснить, что это был за человек. Как говорят у нас, у скоморохов — скажи мне, кто ты, и я скажу, кто тебя убил.
— Афанасий был настоящий воин, — чуть помолчав, сказал Данила Ильич. — Строгий, но справедливый. Он всегда сам лично входил во все вопросы, ел то же, что и его ратники, и главное — действовал строго по правилам и воинским уставам. И потому уважение и доверие к нему было огромно даже среди тех, кто его на дух не жаловал. В общем, покойник был настоящий муж чести и никакой кривды терпеть не мог. Помню, совсем недавно один воин занялся какими-то торговыми делами, так Афанасий безо всяких разговоров вышвырнул его из дружины!
— А скажите, Данила Ильич, были ли у него какие-то столкновения с мангазейскими властями? — спросил Василий.
— Согласно уложениям, отряд в Мангазее выполняет обязанности чисто воинского щита на случай угрозы и ни в коей мере не вмешивается в местные дела, — объяснил Данила Ильич, — и этому правилу Афанасий всегда следовал особо неукоснительно. Нет, ну когда лет десять назад разлилась Венда, то он первым бросился на спасательные работы, но это был, кажется, единственный случай на моей памяти, когда он вышел за пределы полномочий.
— И что же, он больше ничем не интересовался, кроме своего воинского долга?
— Ну почему же — Афанасий был книжный человек, знал языки, вот, кстати сказать, большим был поклонником Пульхерии Ивановны... Между прочим, городские власти предлагали ему, чтобы наш отряд поддерживал порядок во время свадебных торжеств за городом, на Ходынской пустоши, но он отказался наотрез.
