Ознакомительная версия.
Ну и само собой, золото необходимо, если, например, исполнятся планы Торина о походе на Восток по великому греческому пути, к сказочным городам Персии, о которой столь часто рассказывал отец Целестин, побывавший в Багдаде в дни своих нескончаемых странствий по миру. Ткани, благовония, несравненное оружие, выкованное восточными кузнецами, весьма ценятся в Европе, а красочные описания монаха возбуждали в романтических душах северных бродяг желание увидеть самим все чудеса южных и жарких стран. А такой дорогой в Европе и столь необходимый шёлк? Да на Востоке его можно взять за бесценок! По расчётам отца Целестина и Торина, такой поход мог занять года два, да и участвовать в нём должны всего два-три дракара, ибо части дружины следует быть рядом с домом — времена нынче неспокойные. Каролинги, фризы и германцы не упускают случая напакостить друг другу, но на севере они не страшны — боятся норвежцев как геенны огненной, а вот даны… чтоб их всех в Мальстрём затянуло! Да и свои же соседи иногда забываются и чинят разбой среди бела дня в беззащитных поселениях, из которых ушли на лето мужчины. Так что волей-неволей, а пятьдесят мечей придётся оставить здесь, дабы все знали: будет кому постоять за честь Вадхейма.
Отец Целестин старался как мог, пытаясь отговорить Торина от такой затеи, понимая, что ему придётся отправиться тоже — как знатоку тамошних нравов и толмачу. И вовсе не хотелось монаху покидать насиженное место и опять мёрзнуть и мокнуть в открытой всем ветрам и дождям ладье, носимой бесами морскими по хлябям. Перспектива испытать участь Ионы, побывав во чреве китовом, монаха не прельщала. Хватит, погулял по белу свету, дайте человеку пожить спокойно и в своё удовольствие! Ныне святого отца могли подвигнуть на подобные дела только чрезвычайные события, связанные с его страстью к изучению дней давно минувших, которую никто более в Вадхейме, кроме приёмного сына Торина да этой девчонки Сигню, понять не мог.
Но сейчас шла зима, и по крайней мере до времени, как сойдёт лёд, ни о каких морских авантюрах и речи быть не могло. Пока же единственными развлечениями дружины были подготовка подрастающего поколения к многотрудной жизни викинга да лихая охота, где и выплескивали норманны свою неуёмную жажду действия, хаживая на свирепого медведя.
Вполне естественно, что часть продовольствия на зиму завозилась извне: земля здешняя к выращиванию хлеба малопригодна — камни одни да лес. Зато зверья в окрестных лесах водилось всякого разного, и свежее мясо всегда было на столе в каждом доме. Домашние козы и коровы содержались в качестве неприкосновенного запаса да неиссякаемого источника молока для юных белобрысых голубоглазых наследников славных традиций тех четырёх родов, что объединил под своей рукой Торин. Конечно, прокормить столь многочисленных обитателей Вадхейма трудновато, и к весне прошлогодние запасы зерна (и — что самое неприятное — пива) истощались, но зато появлялась свежая рыба, да и съедобных трав было премного. В использовании последних была большая заслуга отца Целестина, пытавшегося разнообразить довольно пресный рацион чем-либо «этаким», за что многие женщины Вадхейма считали его большим оригиналом. Да, конечно, чудной этот ромей, но есть какую-то траву, уподобляясь козам?! Впрочем, привыкли быстро, и пахучие травки, собранные молодыми девицами под надзором монаха, придавали кушаньям новый аромат и вкус. В обиталище отца Целестина даже имелся закуток, в коем на стенах, на кожаных ремешках под потолком висели и лежали на полках и даже на полу огромные запасы благоуханного сена, а целебные отвары, приготовляемые монахом, поднимали с постели даже самых безнадёжных больных. Но, увы, не всегда.
Где-то за туманным горным хребтом начало свой путь холодное зимнее солнце, стояли утренние сумерки, и ещё не погасли на западе последние звёзды. Отец Целестин, широко раскинувшись на мягкой медвежьей шкуре, богатырски храпел, уподобившись громкостью трубам иерихонским, и зрел свои богоугодные сны, а к двери его дома, утопая в снегу по колено, быстро пробирался молодой парень в серой волчьей шапке и перепоясанный коротким мечом в кожаных ножнах.
Несколько осторожных, но настойчивых ударов в дверь явно не могли вырвать монаха из сладостного мира грез, и (благо дома запирать в Вадхейме было не принято) ранний гость толкнул тяжёлую дверь и вошёл, не дождавшись ответа.
— Отец Целестин… отец Целестин, проснись! — Молодой норманн подергал монаха за руку. — Вставай, тебя Торин зовёт. Хельги умирает!
Видя, что сей способ пробудить святого отца явно не годится, посланец выскочил за дверь, набрал полные пригоршни снега и, вернувшись, высыпал его за ворот рясы монаха. Такая крутая мера оказалась более действенной — отец Целестин взревел, как разбуженный медведь, и отвесил обидчику тяжеленную оплеуху, да так, что тот, не ожидая столь негостеприимного приёма, отлетел к противоположной стене.
— Какой дьявол тут… — Монах, продрав глаза, воззрился на мотавшего головой юношу. — А, это ты, Видгнир! Святые угодники, что же ты тут делаешь в такой неурочный час? Да простит меня Дева Мария, но, стой ты поближе, я бы тебя просто отправил прямиком в чистилище за подобные шутки над пожилым человеком, вкушающим заслуженный отдых!
Тот, кого назвали Видгниром, охая, поднялся с пола и осторожно подошёл к ложу, на котором восседал разгневанный отшельник. Левая щека парня налилась роскошным кумачом — монах постарался на славу.
— Отец Целестин, старый Хельги умирает. Торин велел позвать тебя, да не мешкать. И… поздравляю тебя с рождением твоего Бога! — Видгнир покосился на красовавшееся на стене распятие.
— Умирает, умирает… — недовольно пробурчал отец Целестин, поднимаясь и засовывая ноги с набухшими синими венами в меховые сапоги. — Он уже три месяца как умирает, да всё никак не отдаст Богу душу. Впрочем, к чему Богу столь многогрешная душа? Ну, что стоишь как истукан?! — прикрикнул монах на Видгнира, едва не сбив того с ног волной перегара. — Беги к Торину, скажи, что иду уже! Да, кстати, и тебя с Рождеством. Ну иди же!
Юноша, подняв свалившуюся шапку, нырнул в низкий дверной проём, и только снег захрустел у него под ногами. Монах же, по обыкновению бормоча под нос, снял с полки связку каких-то сушёных листьев, подвязал верёвкой рясу и, набросив толстый, подбитый мехом плащ, выбрался наружу.
Ночная метель прекратилась, небо над фьордом было чистым, и хотя дул только слабый ветерок с гор, отец Целестин закутался поплотнее. Свежо, однако.
Над Вадхеймом вились сизые дымки от очагов, откуда-то потянуло запахом свежеиспечённого хлеба, со стороны кузни доносились удары железа о железо — кузнец Сигурд не желал упускать и части короткого светового дня и уже вовсю гонял своих помощников и рабов. Мимо отца Целестина прошли собравшиеся на охоту мужчины, числом десять, негромко и деловито поприветствовав монаха, охота — дело нешуточное, но ни один не спросил, куда это он так рано направляется, — неписаное правило приличия. «Побольше бы им таких правил, — подумал монах, приветственно кивая и изображая на лице улыбку. — Вон даже Видгнир и тот не упустил случая сунуть снежок мне за пазуху, а ведь вырос, почитай, у меня на руках. Варвары…»
Ознакомительная версия.
