— Отслужу, кровью смою, дайте шанс, — голос Бернда непритворно дрожит.
— Ты, тварь дрожащая, у меня не кровью, а тонной пота своего это смоешь — на практике производственной, в степях Казахстана, куда загоню я тебя безжалостно, — уже во весь голос орёт профессор, но тут же успокаивается и совершенно спокойно, и даже — где-то задумчиво, продолжает, — За один вытрезвитель — выгнал бы беспощадно. Но два привода за двое суток? Это уже — прецедент. А от прецедента до Легенды — шаг один всего.
Выгоню к чертям свинячьим героя Легенды — совесть потом замучит. Но с пьянкой, шпана подзаборная, будем заканчивать. Всем в коридор выйти! Там указаний дожидайтесь. А Вы, Мюллер, останьтесь.
Ротмистр грустно провожает нас взглядом, чуть слышно бормоча себе под нос:
Пошлите же за пивом — денщика!
Молю Вас, о прекрасные гусары!
А почему — Вы в серых галифе?
И для чего Вам — чёрные дубинки?
Выходим в коридор, группируемся возле замочной скважины. За дверью — ругань, шум какой-то неясной возни, оханья…
Минут через десять в коридор вываливается Бернд — одно его ухо имеет рубиновый цвет, и своей формой напоминает гигантский банан, другое — по размерам и форме — вылитая тарелка инопланетян, цвета же — тёмно фиолетового.
— Это чем же он тебя лупцевал, стулом, что ли? — Заботливо интересуется Лёха.
— Ну, что ты, — как ни в чем не бывало, отвечает ротмистр, — Разве можно иностранных студентов бить? Так только — за ухо слегка потаскал, сугубо по-отечески.
Все начинают неуверенно хихикать.
Бернд неожиданно становиться серьёзным и строгим:
— А теперь, эскадрон, слушай команду Верховной Ставки — с крепкими напитками завязать, кроме случаев исключительных. В мирное время — разрешается только пиво.
К исключительные случаям относятся: дни рождения — свои и друзей (включая подруг); свадьбы — свои и друзей, рождение детей — своих и у друзей, похороны — свои и друзей, а также — успешное сдача отдельных экзаменов и сессии в целом, начало производственной практики и её успешное завершение. Всем всё ясно?
— Да не тупее тупых, — тут же откликается Лёха, — Кстати — о пиве. Тут поблизости — три пивных бара располагается. «Петрополь» — дерьмо полное — там всё время ботаники из Универа тусуются. «Бочонок» — почётное заведения, туда даже иногда пацаны авторитетные заглядывают — Гена Орлов, Миша Бирюков, только маленький он для компании большой. А вот «Гавань» — в самый раз будет — целых два зала, просторно — в
футбол запросто можно играть. Мореманы из Макаровки там, правда, мазу держат. Но ничего — прорвемся. Ну, что — замётано? Тогда — за мной!
Дружной весёлой толпой, под неодобрительными взглядами прохожих, двигаемся к «Гавани».
Впереди — ротмистр, как полагается — верхом.
На Лёхе, естественно — как на самом здоровом и выносливом
Вот такие вот педагоги жили в те времена, с решениями нестандартными и сердцами добрыми.
Бур Бурыч умер несколько лет назад.
На похороны приехало народу — не сосчитать.
Шли толпой громадной за гробом — малолетки, и сединой уже вдоволь побитые — и рыдали — как детишки неразумные, брошенные взрослыми в тёмной страшной комнате — на произвол беспощадной Судьбы.
— Старый ржавый обрез —
Ещё пять дней назад — были в Крыму — нежились на солнышке, пили благородные крымские вина, танцевали с девчонками, пели песни у ночных костров.
А ныне — нудные дожди, слякоть, заброшенная деревушка где-то в самой глубинке Новгородской области — это называется — "поехать на картошку".
Мудры в те времена были педагоги — контрасты — дело великое. Только дерьма вдоволь нахлебавшись, начинаешь ценить хорошее, беречь его рьяно.
Из нас сформировали бригаду — тридцать буровиков и пятнадцать девчонок — сборная солянка с других факультетов. Бригадиром Бур Бурыч ротмистра Мюллера назначил — позор вытрезвителя смывать:
— Там, я слышал, соревнование какое-то будет. Чуть ли не сто бригад из разных Вузов участвовать будут — кто картошки больше соберёт. Так что, ротмистр, без грамоты, или диплома какого-нибудь победного — на глаза мне не показывайся.
Бернд проникся и развёл такую агитацию — Павка Корчагин позавидовал бы.
Так вот — доставили нас на двух автобусах до деревни безымянной, лет этак семь полностью обезлюдевшей; на раздолбанном грузовичке гвоздей разных, пил, топоров, цемента, стёкол оконных по доброте душевной подбросили, и дали двое суток на обустройство. Хорошо, что у нас Михась был — единственный коренной деревенский житель на всю банду — из далёкой приволжской деревушки, имевшей нежное поэтическое название — Матызлей. Под его руководством мы три самых крепких на вид избушки в порядок привели — одну для девиц, две — для себя. Стёкла в рамы вставили, двери на петли повесили, печки подмазали, баньку в порядок божеский привели.
В конце — в колодец залезли и почистили его капитально — вот и с водой чистой полный порядок.
Вечером Михась всем желающим ещё и лекцию прочёл — про основные принципы правильного «укутывания» печки:
— Если, на, заслонку раньше времени, закрыть, на, когда угли ещё с синевой, на — угоришь к утру обязательно, на. Закрывать, на, надо только когда уголь розовый, без синевы и черноты, на. Поняли, на? Но, и зевать не надо — позже, чем надо печь укутаешь, на, — к утру она остынет полностью, на, — задубеешь совсем, на. Усекли, на?
Девицы, естественно, полностью не усекли — побоялись угореть, заслонку закрыли, только когда все угли окончательно потухли, к утру печь остыла — появились первые простуженные.
На меня тоже свалилась неприятность нешуточная — коварный Мюллер принял волевое решение — назначил меня поваром:
— Девицы у нас все городские, изнеженные, нет им веры — подведут в самый ответственный момент. Так что, Андрюха — выручай, без хорошей кормежки нам соревнование это паскудное ни за что не выиграть. Как Бур Бурычу в глаза смотреть будем? Да и помощник у тебя будет. Новенький у нас в группе, Попович фамилия, прямо из армии, демобилизовался только что: у него справка — по состоянию здоровья освобождён от тяжёлых работ — к тебе в помощники и приставим.
Попович оказался здоровенным пройдошистым хохлом из Донецка с совершенно потрясающими усами подковой — а-ля ансамбль «Песняры».
Помощник из него ещё тот — никак после долгого пребывания в качестве дембеля перестроиться не мог — косил от всего при первой же возможности — глубоко ему армия в подкорку въелась.
А вот на гитарке поиграть, песни о несчастной и неразделённой любви попеть — милое дело. Девицы к его ногам пачками падали и в штабеля укладывались.
