Ознакомительная версия.
— Народ чтит династию. Если мы призовем к ее свержению, то люди решат, что мы стремимся к власти. Надо призывать к восстановлению справедливости, и, уничтожая богачей и казнокрадов, всячески подчеркивать свою верность императору. Тогда люди решат, что мы бескорыстны. Государь Иршахчан повелел, чтобы в мире не было ни богатых, ни бедных, и пока соблюдали его законы и церемонии, повсюду текли реки масла, и земля давала тринадцать урожаев в год. Следует всячески обещать народу, что, как только мы уничтожим богатеев, земля станет давать эти тринадцать урожаев, а нынешний голод объяснять происками богатеев.
Даттам поглядел, как слушали Рехетту, и подумал:
"Вот сидят неудачники и считают меня за своего, потому что я тоже — неудачник. Вот сидят неудачники с блаженной улыбкой на лицах и собираются править ойкуменой… "
Даттам сказал:
— Нам надо управлять освобожденным областями. А как это сделать, если у нас нет чиновников? Надо временно предоставить избранникам общин право суда и управления. Так мы избегнем обвинений в своекорыстии и докажем верность императору. Кроме того, как только мы возьмем столицу провинции, мы может собрать туда всех выборных, и бьюсь об заклад, что эти общины, хлебнув свободы, навсегда станут на нашу сторону!
Рехетта возразил:
— Мы не вправе заставить разоренный народ тратиться на какие-то выборы и переезды!
— Народ жаждет справедливости и свободы, — сказал Бажар, — а галдеть на сходках ему нужды нет.
А на самом деле оба подумали одно: если народ соберется на сходку в столицу провинции, он на этой сходке выберет вождем Даттама…
* * *
В это время распространилось такое суеверие: скоро будет время Небесного Кузнеца, и земля будет гладка, как яйцо, и чиста, как государевы помыслы. Доживут, однако, лишь праведные. Нынче же — время великих бедствий. Богатых и бедных уже нет, но есть праведные и неправедные. Как истребят неправедных — бедствия окончатся.
Праведные шли к Небесным Кузнецам. Красили брови и становились невидимы. Услышав, что повстанцам не хватает железа, приносили с собой железные монеты. Все равно Рехетта обещал восстановить справедливость и отменить деньги. Верили, что чародеям это под силу. Многие чиновники стали переходить на сторону восставших.
Приходили и из других областей, из числа обойденных и униженных. У Рехетты было зеркало — только взглянет , — и сразу отличит человека искреннего от лазутчика. Не ошибся ни разу.
* * *
В шестом месяце Даттам подошел к столице провинции Анхель. Никто не думал, что Даттам так быстро переправится через реку, потому что наместник сжег все лодки.
Но в Харайне крестьяне возят масло в деревянных долбленых кувшинах, затыкая их так прочно, что кувшины, связанные бечевой, сами плывут по воде вслед за лодкой, и вот эти-то кувшины наместник не догадался сжечь, так как никогда не видал, чтобы кувшины использовались вместо лодок. А Даттам конфисковал кувшины и навел из них сплошной мост, укрепив их якорями на воде и насыпав сверху сучья и хворост.
В Анхеле были двухгодовые запасы продовольствия для всей провинции, и повстанцам надо было взять город до прихода войск и до зимних дождей. Больше продовольствия было добыть неоткуда. Те крестьяне, которым государь совсем недавно приказал сеять рис вместо винограда и справлять рисовые праздники, почти все сражались в их войсках.
Наместник разорил окрестные поля, свез все, что можно, в город, вырезал тех, кто по доносам, сочувствовал разбойникам. Наместник был безбожником, но вывесил объявления, что Рехетта колдовать не умеет, а сам потихоньку велел распространять слухи, что у правительства колдуны лучше. И, действительно, старая женщина, мать Хариза, многое могла. Возьмет горшок, пошепчет, кинет уголья, — и тут же в лагере взрываются бочки с Даттамовым маслом… Против этого колдовства Даттам был бессилен. Велел, однако, построить деревянного идола выше городских стен: четыре рта плюются камнями, брюхо прикрыто кожаной плетенкой, в брюхе шестьсот человек. Еще наделали по чертежам черепах.
Воистину: машины рождаются в мире, лишенном гармонии, и нужны тем, кто поедает людей: богачам и полководцам.
Наместник увидел идола и рассмеялся:
— У повстанцев все общее, даже щит один на всех.
И велел готовить горючий хворост, чтоб забрасывать плетенку.
В день Имень повстанцы помолились, попостились и пошли на штурм. Деревянный идол не горел, потому что Даттам пропитал плетенку какой-то гадостью. Вечером деревянного идола отвели. Проскакал Бажар, пустил в город стрелу о запиской:
«Пусть-де наместник протопит хорошенько свои бани, завтра Бажар будет в них мыться».
Наместник вздохнул и сказал:
— Если не случится чуда, завтра город возьмут.
Хариз бросился к матери. Та покачала головой:
— Это в мирное время можно было колдовать с помощью косточек, а теперь война, безкровное колдовство на ней не поможет!
Велела привести из тюрьмы трех мятежников, иссекла их в лапшу, набрала в рот крови, — как прыснет!
Тут же загрохотал гром, налетели молнии, — зимние дожди начались на месяц раньше срока, и наутро колеса деревянного идола застряли в грязи.
Мятежники стали предаваться грабежу.
Среди повстанцев начались раздоры.
Правительственных войск не было.
* * *
Сам Бажар колдуном не был. Рехетта дал ему одного из небесных кузнецов, Аюна. Как-то Бажар переправлялся через реку. Был самый дождь, Бавар подъехал, видит: Аюн в палатке забавляется с девицей. Бажар рассердился:
— Войско не может переправиться, а ты развратничаешь.
Аюн засмеялся, махнул рукавом: вместо девицы стал кусок бамбука. Тогда Бажар велел связать Аюна и опустил по пояс в воду:
— Сумеешь до вечера осушить реку, — помилую, не сумеешь — казню.
Аюн реку выпил, и войска переправились как посуху. Бажар, однако, все равно его казнил. С этого времени, говорят, Бажар и Рехетта стали недолюбливать друг друга.
* * *
Еще объявилось суеверие: братья длинного хлеба. Говорили, что не только имущество, но и жены должны быть общими. Сбрасывали о себя одежду, совокуплялись на глазах у всех. Каждый из них считал богом сам себя, и Рехетта не мог этого стерпеть, ибо считал, что богами бывают лишь избранные. Говорили: бог не может красть, потому что богу и так принадлежит все. Забирали добро не только у богачей, но и у бедняков, сопротивлявшихся убивали как святотатцев.
Даттам взял отряд и загнал их в озеро. Те не защищались, потому что веровали в неуязвимость, только кричали: «Я бог, я мир сотворил, его без меня не будет!» Многие сильно визжали. Ну, чего ты визжишь! и отец твой, и мать твоя отправились туда, а ты все-таки визжишь…
Ознакомительная версия.
