Ознакомительная версия.
Наверное, нужно было что-то сказать ей… спросить… но я не мог решиться нарушить тишину. Мы продолжали смотреть друг другу в глаза, и у меня от пота взмокла спина – а потом она протяжно и громко вздохнула, так что волосы мои зашевелились от этого вздоха, и опустила голову, покрытую иссиня-черными мелкими завитками, на сгиб локтя. Закрыла глаза – и ее огромное тело замерло.
Я выпустил покрывало иэ рук и попятился к двери, так и не посмотрев на Гибаряна. Мне почему-то хотелось оказаться сейчас как можно дальше отсюда, от этой холодильной камеры, от Станции, от Соляриса, забыть обо всем, как предлагал Снаут, и заняться каким-нибудь другим делом… А еще мне вдруг захотелось допить тот бокал, который, может быть, пока не успел допить Снаут.
Выйдя в коридор я, как робот, зашагал прочь от холодильной камеры, и воздух казался мне густым и горячим. Через какое-то время я набрел на маленький холл с надувными креслами и зелеными растениями, вьющимися по стенам и даже, кажется, по потолку. Я сел в кресло, вытянул ноги и закрыл глаза, всей спиной чувствуя свою мокрую рубашку.
Постепенно способность соображать вновь вернулась ко мне, и я, не в силах изгнать из памяти только что увиденное, вновь задал себе вопрос: почему эта черная Афродита не исчезла, как исчезли остальные?
Значит ли это, что сверзразумному гиганту тоже присущи забывчивость и рассеянность? Или дело в том, что один из объектов воздействия – Гибарян – мертв и присутствие «гостя» его уже никак не может беспокоить?
А если «гость» не беспокоит – не стоит, так сказать, и возиться с его уничтожением, возвращением в родную стихию…
«Гость», который не беспокоит свою невольную жертву, продолжает существовать…
Я резко встал и уставился в стену, пронзенный внезапной отчетливой мыслью. От этой мысли похолодело в груди, однако я не собирался заталкивать ее в глубины сознания. Да, надежда была слишком слабой, но ведь была же! Была!
Впрочем, очень часто надежды бывают обманчивы – это я успел узнать за свою жизнь.
Расхаживая от кресла к креслу, я думал о том, что если решусь осуществить свой замысел, то ни в коем случае не буду ставить о нем в известность ни Снаута, ни Сарториуса. Если, конечно, решусь…
Если…
Но в глубине души я уже знал, что не смогу отказаться от этой тени надежды.
Почти сутки я собирался с духом, раздумывал, но все никак не мог дать себе окончательный ответ: да или нет? Я не покидал свою кабину, пытался что-то читать, просматривал какие-то дискеты, просто сидел у окна, механически жуя консервы и запивая их крепким кофе. Ни кибернетик, ни физик на связь со мной не выходили, и я тоже не собирался их беспокоить своими звонками или визитами. На исходе красного дня я сказал себе: «Сейчас или никогда» – и отправился на ракетодром.
Я отчетливо помнил, что вывел ракету, в которой находилась та… первая Хари, на стационарную орбиту вокруг Соляриса высотой около
тысячи километров, и теперь, включив аппаратуру, первым делом ввел в компьютер необходимые параметры и поставил задачу определить местонахождение ракеты на данный момент.
Стартовая площадка была пуста. Контейнер, доставивший меня на Станцию с борта ушедшего к Альфе Водолея «Прометея», по-прежнему возвышался у дальней стены, там, куда я откатил его, готовя к запуску ракету… вернее, имитируя подготовку к запуску. Тогдашний мой ужас от увиденного, заставивший меня все-таки произвести запуск, теперь мог обратиться в свершившуюся надежду…
Компьютер быстро выдал результат расчетов – и все задрожало у меня внутри. Ракета по-прежнему была на орбите, ничего с ней не случилось… Она находилась в зоне радиовидимости и я мог прямо сейчас нащупать ее локатором и попытаться связаться по радио с той, которая, возможно, до сих пор…
Меня все еще продолжало трясти, когда я увидел светлую точку, медленно перемещающуюся по экрану. Включив связь, я пригнулся к микрофону и сиплым голосом произнес:
– Борт, это Станция Солярис, это Станция Солярис… – я сглотнул и продолжал: – Борт, отвечайте Станции… Отвечайте Станции…
Ответом мне была тишина, которую нарушал только еле слышный непрерывный шорох. Я провел языком по пересохшим губам и повторил:
– Борт, отвечайте Станции Солярис.
Только едва уловимый шорох – и больше ничего…
Надежда стремительно таяла, надежда испарялась, надежда сгорала, превращаясь в мертвый пепел разочарования – печальное содержимое погребальных урн, – но я был намерен идти до конца. Даже если путь заканчивается тупиком, ты должен наверняка знать, что там именно тупик… и искать другие пути!
Включив питание пульта дистанционного управления, я, сверяясь с подсказками, появившимися на дисплее, согнулся над клавиатурой, приступив к работе по снятию ракеты с орбиты и ее возвращению сюда, на стартовую площадку. Я старался не думать о том, чем все это может закончиться.
Поглощенный манипуляциями с клавишами, я не замечал ничего окружающего, и только выполнив последнюю операцию и откинувшись на спинку кресла, вдруг почувствовал на затылке чей-то взгляд. Это не очень приятное ощущение было таким отчетливым, что я, с силой оттолкнувшись подошвами от пола, резко развернулся вместе с креслом.
И увидел Снаута.
Снаут стоял на верхней ступени эскалатора, соединяющего ракетодром с нижними помещениями Станции. Он был все в той же сетчатой майке и заляпанных пятнами полотняных брюках и, кажется, трезв. Не сводя с меня хмурого взгляда, он сказал бесцветным голосом:
– Я догадался, что ты обязательно попробуешь и это. Продолжаешь свои эксперименты, Кельвин?
Я молча развернул кресло в обратную сторону. Мне не хотелось с ним разговаривать – этот разговор был не нужен. По крайней мере, сейчас не нужен.
Устроившись поудобнее, я положил руки на подлокотники кресла и закрыл глаза. И ощутил себя измотанным до предела. В запасе у меня оставалось около двух часов и нужно было постараться хоть немного подремать. Никаких неприятных ощущений в затылке больше не возникало, и мне было все равно, продолжает ли Снаут оставаться на том же месте или он вернулся в недра Станции. Меня это совершенно не волновало.
Меня волновало другое…
Не знаю, о чем я думал, и думал ли о чем-нибудь вообще. Я то и дело погружался в какой-то беспокойный полусон, наполненный расплывчатыми незнакомыми образами, потом, вздрагивая, на несколько секунд выныривал на поверхность, к яви, – и вновь проваливался в серый туман. Возникший вдруг словно ниоткуда Снаут, уже успевший переодеться в свой черный свитер, склонился надо мной и, неприятно улыбаясь, произнес:
– А ведь ты проспал, Кельвин. Я немного подкорректировал траекторию спуска, и она уже упала… в океан.
Ознакомительная версия.
