В натопленной гриднице стоял терпкий запах дыма березовых дров и сладковатый – восковых свечей, стаявших на две трети. Князь кутался в шубу из чернобурки и злыми глазами буравил из-под седых бровей воеводу и ярыгу. Они стояли посреди комнаты, воевода чуть впереди и полубоком, словно готовился защитить ярыгу откнязя и от стрельцов, светло-русого и темно-русого, которые замерли у стены по обе стороны от входной двери, и от казначея, стоявшего, как обычно, одесную и поглаживавшего редкие усы, чтобы скрыть ехидную улыбку.
– Княжич здоров! – доложил воевода и перекрестился.
Перекрестились и все остальные, а казначей еще и пожелал:
– Многих лет ему и да хранит его господь!
– Приказ твой выполнен, – закончил воевода.
– А злодеи не наказаны! – язвительно произнес казначей, прихромал к ярыге и, заглядывая снизу ему в лицо, спросил: – Врагов покрываешь?!
– Не шуми! – тихо, но грозно остановил его воевода. – Он сделал как лучше!
Князь вскинул седые брови, погладил черную бороду и вопросительно посмотрел на ярыгу.
– Отрубил бы ты им головы – разве это наказание?! – начал ярыга. – Грех на душу взял бы – и зачем? Не чужие ведь… Пусть уж сами себя покарают: хорек и гадюка в одной норе не уживутся. Они теперь боятся друг друга сильнее, чем твоего гнева, а нет жутче казни, чем вечный страх.
Князь коротко гмыкнул, то ли одобряя действия ярыги, то липоражаясь его нахальству, и посмотрел на казначея, предлагая возразить. Тот не сразу нашелся, поэтому князь пригладил морщинистой рукой черные усы, положил ее на нагрудный восьмиконечный крест, золотой и украшенный драгоценными камнями и молвил:
– Рано или поздно приходится платить за грехи свои. – Повернувшись к казначею, приказал: – Дай кошелек.
Кошелек был сафьяновый, прошитый золотой проволокой и туго набитый монетами. Даже не заглянув в него, ярыга спрятал за пазуху и поклонился князю в земным поклоном, а потом вытер рукавом ферязи зеленоватую каплю с кончика носа.
– Дай ему шубу и шапку, – приказал князь.
– Пусть сюда принесет, – произнес ярыга хриплым, пропитым голосом.
– Что? – не понял князь.
– Сюда пусть принесет, а то вдруг слишком хорошую даст.
Князь присмотрелся к его ферязи, заметил прореху и приказал казначею.
– Горностаевую шубу и шапку, лучшие.
– Сделаю, как велишь! – елейным голосом молвил казначей и торопливо захромал из гридницы.
– Последи, – приказал князь воеводе и махнул рукой, чтобы оставили его одного.
14Моросил дождь, холодный и нудный. Капли с тихим шорохом разбивались о соломенную крышу стояльной избы, собиралась в тонкие ручейки и стекали на землю или в бочку со ржавыми обручами, наполненную до краев. Ярыга взошел на крыльцо, высморкался, зажав нос пальцами, и вытер их о полу горностаевой шубы, крытой красным бархатом. Сбив набекрень горлатую горностаевую шапку с прорехой спереди, на одной стороне которой были петли, густо обложенные жемчугом, на другой – золотые пуговки, ярыга распахнул входную дверь, отсыревшую, тяжелую. Она взвизгнула простужено, словно сорвала голос, открываясь и закрываясь целыми день. Из избы шибануло бражным духом. Ярыга жадно втянул его носом, затрепетав ноздрями, улыбнулся, но сразу же придал лицу строгости и степенности, подобающих шубе и шапке.
У левой стены за стойкой сидел целовальник и сонными глазами смотрел на пятерых пьяниц, добивших братчину и болтающих ни о чем, потому что денег больше не было, а уходить не хотелось или некуда. Они сидели у правой стены за столом, длинным и узким, ау дальней на соломе копошились два странника, старик и подросток, укладывались спать. Они первыми заметили ярыгу и уставились на него с испугом: приход сюда знатного боярина не обещал ничего хорошего. Из соседней комнаты выглянул холоп, блымнул осоловелыми, рачьими глазами на вошедшего, сразу опознал и заорал радостно:
– Хозяин, к нам гость знатный!
Целовальник провел рукой по лоснящемуся лицу, охнул про себя, узнав, кто пришел, заулыбался льстиво, пошел навстречу, говоря:
– Здрав будь, боярин! Давненько не заходил к нам, я уж думал, не случилось ли что?! А шуба какая знатная! – Он отвернул полу, помял горностаевый мех.
– Не лапай, – ударил его по руке ярыга, – не на тебя шита!
– Али я не понимаю?! – подобострастно произнес целовальник. – Такую только боярину носить!
– Бери выше, – сказал ярыга.
– Неужто княжеская?! – не поверил целовальник.
– А то! – ярыга остановился у стола, повел плечами, скидывая шубу на лавку. – С его плеча, наградил за исправную службу!
– И шапка не по сеньке, – подтолкнул целовальник ярыгу хвастать дальше.
– Тоже его, – подтвердил ярыга, садясь за стол. – Неси все, что есть съестного и выпивку! – приказал он целовальнику.
– Тебе, поди, двойного вина принести? – закинул целовальник.
– Тройного!
– А не угоришь?
– Не твое дело! Неси четвертину, нет, ендову ведерную и побыстрее! – он повернулся к пьяницам: – Придвигайтесь, други, пить-гулять будем! И вы, странники, подсаживайтесь – всех угощаю!
– Денег-то хватится расплатиться? – раззадоривал его целовальник.
Ярыга хмыкнул презрительно, достал из-за пазухи и швырнул на стол туго набитый сафьяновый кошелек.
– Да тутих… на целый год хватит! – восторженно произнес один из пьяниц, заглянув в кошелек.
– Пейте-ешьте, сколько влезет! Чтоб на всю жизнь запомнили и всем рассказали, как умеет гулять ярыга!
