Я молчала, осознавая сказанное. Добавить было нечего. Ведь если вспомнить собственную жизнь, то…Он прав. Все так и было. Наверное, я не очень сильный волей и духом человек, как кажется моим конкурентам и партнерам. Я люблю копаться в прошлом, перебирать его, как открытки в коробке. Успокаиваю себя этим нехитрым делом, отрываюсь от тяжелых мыслей или, наоборот, ищу в воспоминаниях корень бед, настигших в настоящем. Корю себя за сорвавшиеся злые слова, за несказанное, за несделанное. Храню обиды годами вместо того, чтобы простить и отпустить, идти дальше, а не зацикливаться на прожитом. Конечно, иногда я нахожу в своем прошлом нужные мне подсказки, но, боги, как же редко я это делаю! Все чаще – просто бездумное любование или же попытки не вспоминать…
- Когда память искалечена, начинает страдать весь организм. Каждое чувство, испытанное многократно и не вовремя, накладывает отпечаток на работу определенных органов. В какой-то момент наступает предел – и человек получает букет болячек, возникших будто на пустом месте и одновременно. Как у тебя. – еще один проникновенно-строгий взгляд на мою персону, проглотившую язык от падающих откровений. - Лечить тело в данном случае – пустая затея. Лечить душу и память руками ваших специалистов – еще хуже. Поэтому я отправил твоего мужа в Киву-ченг. Единственное место на Земле, где еще остался выход к Смотрителям туманов.
- Что такое эти туманы? – просипела я, с трудом шевеля губами. Как будто на лицо нанесли постепенно застывающую маску. - Получается, я не сплю? Это не бред?
- Не бред и даже не агония. Это другая сторона реальности. – Старик озабоченно поскреб мою щеку когтистым пальцем и покачал головой. – Времени почти нет. Жаль, придется поспешить. Слушай, повторять не буду. Туманы – это семь сущностей, рожденных за века человеческого существования. Они питаются как раз-таки вашими эмоциями, которые возникают при повторном прокручивании в памяти определенных событий. Взамен оставляют истощенному разуму крючок для повтора. Случись что – и ты снова рухнешь в воспоминания, одаривая тварюшек пищей. Наверняка ты поняла, с чем столкнулась. Узнала же?
Я кивнула. Горе, сожаление, зависть, вина и нездоровая страсть, радость, переходящая в зависимость, и болезненная привязанность, о которой говорил мальчишка. Еще бы не узнать эти чувства и эмоции после столь красочной демонстрации. Думаю, каждый человек за свою жизнь не раз возвращался к моментам, вызывающим их.
- Смотрители контролируют туманы, чтобы те не вырывались за рамки, иначе проблемы, сходные с твоими, накрыли бы земной шар давным-давно. И помогают излечиться таким, как ты. Правда, с последним смотрителем вышла неувязочка. Не проследил, сорванец, вот и лишилась ты всех радостных моментов вместо того, чтобы пригасить их значимость. Радость – она самая жадная, ей всегда мало. Ну, это ты тоже на себе проверила…
И снова киваю. Действительно, проверила.
- Как тогда вернуть все на место? Я все же хотела бы еще пожить.
- Отличный настрой, - удовлетворенно хмыкнул дедуля и…достал откуда-то из-под полы своего одеяния корзинку с тремя отделениями. – У тебя час на то, чтобы разобрать все воспоминания. А там уже ребятки постараются. Даю подсказку – самые темные – прошлое, те, что как будто в молоко окунули, так, что ничего не рассмотреть – будущее. Дерзай.
- Допустим, я все соберу. А что дальше? – Во-первых, я все еще не могла поверить, что останусь жива. Во-вторых, меня беспокоил сам процесс возвращения в родную реальность. На площадь с семью мостами меня привел горожанин. Как попасть обратно?
- Об этом не переживай, Змей тебя проводит, - добродушно подмигнул мне старик-целитель (да, я наконец-то его узнала, того врачевателя-эзотерика, кто отправил нас сюда), снова подслушав мои мысли. – Парень места не находит, боится, что вместо помощи со свету тебя сжил. Что насчет памяти – ты должна сама разложить все по местам, так, как заведено Жизнью. После этого мои помощнички заново склеят зеркала. Ну а механизм ты починишь сама, если начнешь, наконец, пользоваться памятью как должно. Он восстановится со временем. Прощай, Эмма. Надеюсь больше тебя здесь никогда не увидеть.
И он исчез, растаяв клубами белоснежного тумана. А я…Да, я осталась и, немного истерично хихикая, принялась подобно Золушке из сказки сортировать осколки своей собственной жизни…»
***
На рассвете восьмого дня Петер Вергислих подпирал спиной ворота Киву-ченга в нервном, почти истеричном ожидании. Неделя, проведенная в захолустной китайской гостинице, пропиталась насквозь отчаянной надеждой на чудо и тщательно изгоняемым страхом больше никогда не увидеть Эмму живой. Мужчина осунулся, похудел, отпустил бороду, чего не делал ни разу за время их супружества, и даже, вопреки обыкновению, не застегнул до конца пуговички легкой рубашки. Все это указывало на высочайшую степень волнения, обуревавшего душу господина Вергислиха. Открытия ворот Петер ждал как неминуемого конца своим терзаниям.
Каково же было его удивление, когда через пару часов вместе с давешним стражем из города вышла, заливисто хохоча, Эмма. Сама. Абсолютно здоровая, румяная, с блестящими глазами и даже слегка округлившимися щечками.
Уже в самолете, после долгих и невообразимо-нежных объятий, когда мужчина наконец-то поверил, что жена здорова, а жуткие приступы больше не вернутся, он осмелился спросить, как ее лечили, в чем прокололись светила европейской и американской медицины. В ответ Эмма пожала плечами и светло улыбнулась, сказав, что ее просто научили жить настоящим, чувствуя каждый миг. Большего от нее добиться не удалось ни мужу, ни консилиуму докторов, собранному по причине чудесного выздоровления безнадежной, казалось бы, пациентки. Единственное, что сделала Эмма во время той встречи – пригласила вашего покорного слугу стать личным доктором ее семьи. Как она позже объяснила, мои рекомендации за все время болезни были самыми действенными.
Спустя сорок лет ее дочь, вставшая во главу холдинг Вергислих вместо тихо ушедшей из жизни матери, по условиям завещания передаст мне дневник матери, в котором Эмма изложила загадочную, невероятную историю своего исцеления, как говорится, без купюр. Дневник я впоследствии сохраню, оставив сие знание под строжайшим секретом. Путешествие в Киву-ченг порекомендую еще десятку молодых и не очень людей, внезапно занемогших от всего и сразу. Но это будет потом. А тогда, в пасмурный туманный день, когда печальная Лилиан вручила мне небольшую книжицу в мягкой кожаной обложке, я еще долго сидел, слепо глядя в окно, и размышлял над последними строками, сделанными рукой Эммы.
