Отчим был видной московской фигурой, но при Андропове пошёл на понижение, и его перевели на службу в Ленинград. Тогда ещё никто не знал, что Город снова будет переименован и что всё питерское станет синонимом президентского.
Вскоре пошли первые неприятности. Отчима посадили, и он умер от инфаркта прямо в тюрьме – немолодой уже был человек…
Деньги кончились, надо было срочно думать, как жить дальше. Пришлось продать шикарную двухкомнатную квартиру на Московском проспекте – наспех, буквально за бесценок, и переселиться в коммуналку. Не жить же им с мамой, разнополым, в однокомнатной хрущёбе. А в коммуналочке у них были три комнаты. Каждому досталось по кабинету-спальне плюс общая столовая.
Маме по работе нужен был отдельный кабинет. Работала она учительницей рисования, и её спальня-студия с первого же дня украсилась детскими рисунками. Юрик тоже позарез нуждался в рабочем кабинете. Он с самого детства мечтал стать писателем.
Глядя в зеркало, он тоже отмечал своё большое сходство с Гоголем.
Соседей в той квартире было ещё двое: вполне мирный, хотя и пьющий, старичок Харитоныч и богомольная старушка Маринка.
На коммунальной кухне кому-то кисло, а им всегда было весело.
Мама готовила лазанью – научилась в Италии, а Харитоныч – харитонью, бурду из овощей и разных хитрых специй, благодаря которым это варево каждый раз имело другой вкус. Когда старикашка злился, его варево можно было выливать, не пробуя.
Наливка харитоновка совсем другое дело. Та всегда была одного вкуса, ибо заготовлялась один раз на целый год.
Старушка Маринка одевалась во всё чёрненькое, а Харитоныч, редко бывавший на улице, зимой и летом носил семейные трусы, китайские кеды и серую ушанку типа "дохлый заяц". Даже в домашней обстановке.
Худо ли, бедно ли, стали они с мамой жить-поживать в питерской коммуналочке.
Юрик ходил в школу и был по горло занят уроками, особенно в старших классах. С Городом общался постольку поскольку – его уже не хотелось изучать. Музейные экскурсии только утомляли. Жизнь протекала скучно, концы с концами сводились кое-как…
Через несколько лет после маминой смерти Юрик женился и переехал в Москву. И вот чудеса! Теперь каждый визит в Ленинград, который к тому времени снова стал Петербургом, казался ему праздником. Стоило ему с очередной группой иностранцев показаться в Городе, как тот начинал буквально донимать его своей красотой.
Юрику в Питере снова всё нравилось. И Исакий уже не пугал колоннами…
Поговорив на эту тему со знакомыми, Юрик, как ни странно, услышал слова поддержки. Компания единомышленников росла. Всех их объединяло главное: они были приезжими. Не коренными рысаками, а пристяжными. Как-то раз сообща пришли к мнению, что Город сначала заманивает интересных ему особей, а потом, добившись чего-то своего, машет на них рукой, мол, пусть живут, как знают, мол, чего зря хвост перед приезжими распушать, мол, и так сидят по лавкам!
Благо сиделось бы спокойно. Сразу после окончательного переселения в Город у приезжих начинались мелкие неприятности, которые постепенно перерастали в крупные.
Так бывает и в природе. Сначала моросит мелкий дождик, потом постепенно холодает, дождик превращается в крупку, а крупка – в мелкий град. Хорошо, если мелкий…
"Полезный вакуум и визитки на шлагбауме" Все эти доводы так и остались бы размышлениями, если бы не СМИ да не один знакомый водила. СМИ дали Юрику долгожданный Сигнал, а коренной водитель Женя последнего пинка. Однако, лучше по порядку.
Юрик не привык что-либо предпринимать, опираясь лишь на домыслы и догадки. Ему, несмотря ни на что, ужасно не хотелось покидать Город. Тогда за дело взялись СМИ.
Радио слушают многие, но слышит каждый своё.
Впервые Юрик услышал радиотрёп, официально подтверждающий его догадки насчёт Города, в павильончике на проспекте Ветеранов. Он зашёл в тот судьбоносный павильончик, чтобы купить фруктов. Ну, и выпить-закусить. Собирался в гости к приятелю.
Молоденькая продавщица, стоя у прилавка, слушала транзистор. Пел Юрий Антонов.
После вздохов рыжего на тему "двадцать лет спустя", музыка внезапно прекратилась, и пошли городские новости. Будто специально для Юрика. Будто в радиостудии кто-то сидел и ждал, когда же он войдёт в тот судьбоносный павильончик.
Бодрая диск-жокейша брякнула два слова о погоде и тут же, безо всякого логического перехода, заявила:
– Наш город особенный и принимает далеко не всех. Если вам тут неуютно – надо уезжать!
И снова врубился Антонов. Вспомнил крышу дома своего, будто издевался…
На этот отдельно взятый случай можно было бы и наплевать. Подумаешь, какая-то задрыга-дискжокейша возомнила себя коренной! Ещё не известно, из какой деревни она сама вырвалась. Злобный выпад в павильончике Юрик оставил бы без внимания, но следующее предупреждение из уст массмедиа не заставило себя ждать.
У одной девицы с японо-курсов "Интуриста" брат Егор работал на телевидении, вёл компъютерную рубрику. Желая посмотреть на братика сестрички-джэпанистки, Юрик включил телевизор в нужное время.
В тот день, будто специально для него, программу изменили. На экране появились два солидных лектора общества "Знание", оба с ядовитым юморком, и стали перебрасываться малопонятными научными терминами. Как выяснилось позже, чисто для разминки. Буквально через пять минут тема резко поменялась – эти двое были городскими вышибалами!
– Наш город – что вытяжная труба: одних затягивает, других – выплёвывает.
Интересное явление, вам не кажется, коллега?
Дальше шёл текст, который трудно назвать простым глумлением. То был наглый беспредел, угрюмо-садистское унижение приезжих.
– Спасибо, что напомнили, а то я уже забыл, где нахожусь! – бесился Юрик.
Перед женитьбой на москвичке, перед тем как "покинуть Питер навсегда", Юрик ещё долго колебался. Массмедиа его уже предупредили – дважды! – но было мало. Юрик тупо ждал, когда дадут прощального пинка. Пинка дал коренной водитель Женя. А потом был вещий сон.
А между Жениным пинком и вещим сном Юрику в метро так помяли рёбра, что он пару дней руку не мог поднять. Вот как всё было.
Утром Юрик возил молодожёнов-итальянцев в Петергоф. Стандартная четырёхчасовка – гуляние промеж фонтанов плюс дворец. Туда-обратно ехали на чёрном "мерсе". Пока голубки на заднем сидении целовались, коренной водитель Женя, то и дело бросая руль, махал руками, повествуя, какие они с отцом крутые, какие клёвые у них четыре тачки, и этот "мерс" не самый главный.
Юрика такой расклад устраивал. Наболтавшись о красотах, он с удовольствием играл роль слушателя. Но на подъезде к Городу Женя вдруг обиделся, чего это Юрик всё время молчит?!