— Километров через пять будет отличное кафе!
— Знаешь, Гриша, — задумчиво проговорил Саша, — иногда я просто поражаюсь, как мирно в тебе уживаются два совершенно разных человека…
— Чего-чего?
— С одной стороны — патологический жрун и трепло, а с другой стороны — классный оперативник. — Саша смотрел прямо перед собой. — Вот послушать тебя в мирной обстановке — ну не мужик, а какой-то желудок ходячий!
Гришка неопределенно крякнул, но ничего не ответил. Ему было обидно за «желудок ходячий», но наверняка чертовски приятно за «классного оперативника».
— Это, что ли, твое кафе? — равнодушно спросил Саша, кивая на указатель.
— Оно!
— Сворачиваем. — Саша, подражая Гришке, картинно зарулил на стоянку и аккуратно стал в размеченный прямоугольник.
— Глянь. Глянь, какой пижон! — громко отком-ментировал сзади Козлодоев, тыча пальцем мимо Сашиной головы.
Все повернули головы вслед за Гешкиным пальцем. В дальнем углу стоянки, темно-серый, словно его одного вдруг накрыла тень от пролетающей в небе тучи, стоял автомобиль. Ну, машина как машина. Из шикарных. Тоже небось какой-нибудь космонавт или артист разъезжает.
Саша почувствовал, как у него за спиной вздрогнула Света.
Совпадение, Светило, не дергайся так. Не мог он пролезть в НАШ с тобой мир. Не мог, по определению. Да ладно, даже если и пролез — оставим это на вашей женской совести, — ЗДЕСЬ он не может быть нам опасен! Опасен. Опасен… Опасен?
— Ну, идите поинтересуйтесь местным меню, да узнайте заодно, чего тут можно с собой взять, — обратился Саша к Серебрякову с Козлодоевым.
— А ты не пойдешь, что ли?
— Нет. Я, в отличие от вас, аппетит дольше нагуливаю.
— Ладно, как хочешь. Пошли, Светик! — Гриша в несколько прыжков обежал машину и галантно распахнул перед Светой дверцу.
— Спасибо, Гришенька, я тоже не хочу. — У нее голос выцветший, как флаг на корме нашего «Забайкал-Кобылина». Чего, кстати, не скажешь о сочном, истомившемся в молчании баритоне Юрия Адольфовича.
Стоило мужикам удалиться на достаточное расстояние, букет прямо-таки захлебнулся словами:
— О чем вы говорите? Какая опасность? Карлик полностью изолирован, я это проверил несколько раз! Что с вами, Светлана? Саша, о какой опасности вы говорите?
— Да так, один старый знакомый, — сквозь зубы ответил Саша и резко повернулся к Свете:
— Ну, что ты? Что? — Вот сейчас я, наверное, решился бы и обнял ее. Она сидела, зажав ладошки коленками, похожая на смертельно несчастную девчонку. Я вспомнил, Светило, Господи, почему я сейчас это вспомнил? Именно такие глаза были у тебя тогда, в пятом классе, в мае… Мы пинали грязный мяч по школьному двору, одуревшие от теплой весны, а ты… а вы искали пропавшего отца… — Ну, что ты, милая… — Черт, и слова-то все не те лезут… — Ну, хочешь, я сейчас сам схожу и проверю. И ты убедишься, что это НЕ ОН, его здесь не может быть. Хочешь?
Саша не стал дожидаться согласия. Он решительно вышел из машины и направился к кафе.
Я не знаю, что я сейчас с ним сделаю!
Теперь Саша уже желал этой встречи. Чтобы вот сейчас, там, в кафе, за одним из столиков сидел этот проклятый Антонов, да пусть хоть с сотней телохранителей!
Нет, ребята, меня уже никто не остановит. Я — в своем мире. Здесь все играют за меня!
Он вдруг очень ясно, нет, не услышал, а целиком почувствовал шквал сумбурных мыслей Светы, обращенных не к нему, а куда-то гораздо выше («… Господи, прости меня, я не хочу ему ничего плохого, Господи, не делай ему больно, ведь я же любила его, прости меня, Господи, я только и хочу, чтобы он отпустил, оставил, оставил меня в покое, Господи, я не могу так больше…»), и дальше что-то совсем непонятное, про какого-то убитого парня…
Саша взялся за ручку двери. За спиной чей-то тонкий голос нервно крикнул неразборчиво, кажется, «осторожней!», дверь открылась, Саша сделал шаг…
…и по колено провалился в зловонную жижу.
— Смотри, куда прешь, дятел! — заорали над ухом. — Руку давай! — Красный от злости Цукоша протягивал Сане измазанную грязью лапищу. Бормоча что-то забористое по поводу придурков на болоте, он вытащил Двоечника на сухую кочку и даже замахнулся было…
Санино лицо выражало такое детское изумление, что Азмун только крякнул и махнул рукой.
А и немудрено, ребята. Мы с Двоечником еще с десять минут отходили от столь неожиданной встречи, вяло размазывая болотную грязь по лицу (в который раз! — по нашему ОБЩЕМУ лицу) и глупо улыбаясь. То есть улыбался, положим, Саня. А Саша, как раз наоборот, таращил глаза, пытаясь сообразить, какого дьявола он здесь оказался и что, черт побери, теперь делать. Как — что? Эх, мужики, а вопрос-то не так уж прост. Бешенство еще бродило в нем, руки еще сжимались в кулаки, тем более что объект его ненависти стоял буквально в десяти метрах и что-то серьезно обсуждал со Стармехом.
Вот сейчас бы сорвать автомат с плеча да и всадить по полной, прямо в грудь, в пижонский заляпанный комбинезон Вомбата…
Но чужой мир, словно быстродействующий наркотик, попавший в кровь, уже действовал, заволакивая сознание звуками, запахами, цветами… Вон Дима, морщась, раскуривает отсыревшую сигарету, сосредоточенно кивая словам Командира, Цукоша уже не хмурится, а улыбается, слушая очередную импровизацию Пургена, прямо под левой ногой жадно хлюпает болото и два разомлевших прустня вяло раскрывают рты на пролетающую дурынду… Все эти чужие, но качественно сработанные декорации вдруг породили у Саши стойкую ассоциацию со школьными выездами за город, покоем, ожиданием приключений и незабываемым ощущением «рядом друг». Любое проявление агрессии здесь казалось настолько неуместным…
Как если бы я, принимая кружку с чаем из рук Мишки Житомирского, вдруг плеснул бы ему в лицо…
Саша резко поежился от дикости сравнения и отошел на край сознания, предоставив Двоечнику самому выслушивать нагоняй Вомбата.
— Саня! Ты что, спишь на ходу? Или стихи сочиняешь? Под ноги кто будет смотреть? — В голосе Командира — отеческая забота и четко отмеренное количество отеческой же строгости. Саша моментально чувствует приторно-сладкий привкус этого спектакля и начинает потихоньку выползать из своего угла.
— Я задумался, — жалобно ноет Двоечник, не смея поднять глаз, пригвожденный осуждающими взглядами команды.
— Уж не о печальной ли судьбе Семинога? — ядовито осведомляется Вомбат.
И все снова становится на свои места: салага-Двоечник опять провинился, Командир правильно сердится, Пурген хихикает, Стармех равнодушно смотрит в сторону, поскольку Двоечника в принципе не уважает. А Саше в это время предлагается просмотреть очередную серию захватывающих воспоминаний Сани под названием «Что случилось с Семиногом».
