Громкий крик торжества поднялся над площадью, когда, наконец, все поняли, что произошло.
— Валтурн пал!
— Завалили таки гада!
— Победа! Победа!
Этеокл, недолго думая, бросился с другими рыцарями на изумленных аласторов и мигом оттеснил их с места поединка. К Мафету поспешили лекари, еще надеясь спасти ему жизнь. Только теперь опытные рыцари поняли, почему королева послала в бой Мафета. Валтурн либо отпугивал бойцов страхом смерти, либо одурманивал гордостью. Многие воины победили свой страх перед смертью, но гордостью можно было искусить каждого. Ученик же Ордена посвященных был свободен и от страха, и от желания славы.
— Бей! Рази их! — закричали пришедшие следом за королевой воины из войска Феланира и, сливаясь с другими южанами, потеснили и погнали даймонов к стенам Аргоса.
Следом за южанами в город ворвались шестьсот тяжеловооруженных морфелонцев во главе с Ивором. Опытный воевода сразу смекнул, где его тяжелой пехоте будет удобней всего, и повел когорту на левый фланг — навстречу обезглавленному Легиону Аргоса.
Властители тьмы, заменившие Валтурна, приказали отступить и приготовиться к отражению атаки. Перегруппировке нечисти вновь помешали вольные стрелки, засевшие на Крепости страха.
— Бейте по архидаймонам! И вожаков трехрогих валите! — кричал с крепости Клеант.
Морфелонцы ударили по легиону с сокрушительной силой, потеснив дрогнувшую орду, превышающую их раз в пять. Захватив значительную часть площади между крепостью и дворцом, они сошлись с трехрогими даймонами вдоль догорающих кузниц. Подоспевшие лекари с воинами-нестроевиками принялись извлекать из-под груд даймонских тел раненых южан и воинов Ордена молодого льва.
— Мои друзья! Мои славные побратимы! — вскричал здоровяк Гурд, уже не чаявший увидеть своих морфелонцев. Отступив с Автоликом на крепостную стену, он нашел, чем себя занять — отламывал куски стены и швырял их в толпы врагов. Угодив последним обломком в шлем какого-то архидаймона, Гурд подхватил свою булаву и побежал вниз к своим.
Тем временем триста лучников и лучниц с Дексиолом заняли выгодную позицию на Крепости отчаяния — напротив правого фланга. Там без устали махали мечами и секирами последние воины Ордена разбитых оков, отбивались копейщики-южане. Напиравших даймонов, которым конца-края не было видно, встретил ураган стрел. Дико зашипев, нечисть отхлынула от баррикад и, не слушаясь своих вожаков, побежала назад в город, оставляя вдоль главной улицы сраженные тела.
— К Аргосу, на укрепления! Сотники, сделайте что-нибудь с этим проклятым рвом! — кричала королева.
В магический ров полетели вязанки бревен, завернутые в плащи камни, щиты — все, что могло хоть чуть-чуть смягчить огненную магию. Огненные клинки ударили из-под завалов, поразив наповал десятка полтора южан. Прожженные люди посыпались в ров уже мертвыми. Движущиеся за ними воины начали бросать туда тела даймонов и своих павших. Магия постепенно слабла. Второй удар огненных клинков уже никого не убил, лишь опалил ноги бегущим воинам.
Пробираясь под росчерками магических лучей, бьющих из окон и бойниц Аргоса, южане прорвались к предзамковым укреплениям. К даймонам в бойницы полетели горящие факела. Началась рукопашная.
Враг отступал, но все еще был очень силен. Легион Аргоса неплохо сражался и без своего легата. Неприступной стеной стоял и сам дворец, храня в себе невесть каких чудовищ. А далеко в тылу находился пятитысячный Первый легион Хадамарта, так быстро расправившийся с войском колесниц. Когда легат Ксерон, покончив с лагерем, повернет его в тыл истерзанной армии — она будет обречена. Временный успех Армии Свободы грозил обернуться страшным поражением.
* * *
Глава Ордена посвященных Фосферос — как его называли в Армии Свободы, в прошлом — воин жестокого Меча справедливости, меченосец Эфай, казалось, не думал о бое. В это время он проводил молитву, если можно назвать молитвой молчаливый взгляд в небеса. Дозорный лагеря с расширенными от ужаса глазами кричал ему что-то о приближении пятитысячного легиона. Благодарственно подняв руки к небу, Фосферос встал и, ни слова не говоря, пошел к холму перед лагерем. За ним неспешно встали другие отшельники и в полном умиротворении взялись за луки, мечи, щиты, копья.
Пятидесятилетний Фосферос со светлым лицом, словно его освещало яркое солнце, вышел на холм, справа от которого уже готовили к бою баллисты. Все обитатели лагеря, что могли держать оружие, припали к заградительным кольям, но никто из них не собирался воевать — каждый был готов только к бегству.
Начальник баллист тревожно вглядывался в черную тучу, не решаясь отдать приказ к бою. Когда же объятая облаками пыли орда приблизилась на расстояние выстрела, все увидели, что Ксерон надежно обезопасил свой легион от обстрела. Перед даймонами шагали люди, обвесившие себя аделианской символикой, очень распространенной в Геспероне до его падения. Многие были вооружены самодельными пиками, топорами, дубинами и рогатинами. Лица их были перекошены злобой.
— Убирайтесь откуда пришли! Вон! Нас не нужно освобождать! Нам хорошо без вас! Вы нам не нужны!
Живой щит из сотен горожан, на глазах которых враги готовились к резне армейского лагеря, облепляли эриты. В глазах амархтонцев светилась безумная ненависть, через их крики будто сам Ксерон передавал свое презрение к аделианам Армии Свободы.
И вдруг вся одурманенная толпа остановилась и замерла. С холма спускался Фосферос и шел им навстречу — в одиночку против чудовищной орды. Начальник баллист и все кто были с ним, подумали, что глава ордена либо слишком храбр, либо сошел с ума.
Фосферос остановился, не доходя до толпы горожан около ста шагов. Толпа настороженно молчала, лишь немногие перешептывались между собой. Властители тьмы замерли тоже, выжидая, чем закончится эта встреча. Сотни пар глаз даймонов и людей приковались к одинокому отшельнику в песчаного цвета одеждах.
И тут произошло нечто удивительное. Фосферос улыбнулся и гостеприимно развел руки, как хозяин, приглашающий измученных странников войти в дом. Наблюдавшие за ним из лагеря тут же почувствовали, что никогда не смогут этого жеста забыть: в нем было столько неподдельного понимания и любви, что никакая сила в мире не могла сравниться с силой его обаятельного выражения. Сердца многих горожан, ожесточенные бесконечными страданиями, привыкшие ненавидеть весь мир, будто оттаяли. Другие же, напротив, разразились руганью и проклятиями. Началось разделение. «Лицемер! Смутьян! Обманщик!» — кричали одни. «Он за нас! Он не сделал ничего плохого!» — заступались другие. Кто-то заметил снующего под ногами эрита и дал ему пинка.
