Впрочем, что нам два лишних врага, когда их и так тысячи?
— Они заползут куда-нибудь в надежде пересидеть битву. Трусы, — брезгливо скривилась Паулина.
Я потерла виски. Голова гудела. Перед глазами еще и еще всплывали кровь, трупы, лицо Рейфа. Как он склонился над Свеном и сдавленно сипит: «Держись, старый пес!»
Вдруг дверь распахнулась, и к нам вышел Тавиш.
Мы взволнованно посмотрели на него.
— Ну как? — спросила я.
Лицо изможденное. Он пожал плечами.
— Держится.
— А Рейф?
— Тоже. Можете войти.
Рейф сидел около кровати, уставив на Свена такой пустой взгляд, что сердце разрывалось. Они ведь напоследок повздорили, и Свен в гневе вылетел из столовой. Неужели так все и закончится? После всего, что они прошли вместе? Передо мной сейчас сидел не Рейф, а его выгоревшая оболочка. Он только-только потерял родителей, теперь это… Чего еще его можно лишить?
Разрыдайся, вскипи, хоть как-то выплесни чувства! Но он лишь слабо помотал головой на вопрос, нужно ли что-нибудь.
Вскоре заглянули Берди с Гвинет. До чего обе умиляли меня в такие минуты мрака — сильнее, казалось, мне их не полюбить. Гвинет вложила в руку Рейфу стакан с водой, Свену травила шутку за шуткой, будто он слышал. Может, и вправду слышал. Позже пришли Джеб и Оррин, еле разнимая веки, и на корню отказались возвращаться к себе. Мы бдили, как часовые на посту, словно наши скорбящие сердца якорями удерживали Свена в этом мире. Каден молча сидел в углу, коря себя понапрасну. Гвинет и Берди вносили еду, взбивали подушки, отирали Свену лоб. Гвинет пожурила его, что оставил ее один на один с «этими кислыми рожами», затем заглянула нам в лица, как бы приободряя.
— Вот тебе, — чмокнула она Свена в щеку. — На первый раз за счет заведения. Но только на первый!
На мою просьбу перекусить Рейф кивнул, но и крошки в рот не взял.
«Молю, пусть они обменяются хоть парой слов», — шептала я богам. — «Дайте Рейфу утешение».
Гвинет присела на подлокотник его кресла и приобняла за плечо.
— Ты его не слышишь, зато он слышит. Непременно слышит, вот и скажи ему все, что должен. Он сам ждет. — Ее глаза влажно засверкали. — Понимаешь? Мы вас оставим, поговори с ним.
Рейф кивнул.
Все вышли.
Я заглянула спустя час.
Рейф сидел на полу, упершись затылком в кровать, и дремал. Свен был без сознания, но его рука лежала у Рейфа на плече, как будто съехала ненароком. Или же Рейф сам ее так положил
Глава восемьдесят третья
Я оглядывала зал с верхней галереи, скрытая от всех, боясь встретиться глазами с матерью. Вдруг она все увидит, поймет? Они с тетушками играли на зитарах, навязчивая мелодия пощипывала душу, немая песнь матери скорбным плачем облетала зал, кружась над головой и проникая в стылые вены цитадели. Мотив был древний, как Венда, как вечерняя дымка, как залитые кровью далекие лощины. Древний, как сама земля.
Еще не угасли в памяти кровь на воде, боевой клич, визг стрел. Смерть подбиралась все ближе. Мертвецкие глаза матери говорили об этом. У нас обеих было одно видение. Братья с отрядами. Я облокотилась на перила. Цитадель и так в глубоком трауре: всего день назад догорели погребальные костры. Через два мы отправимся к Ущелью стражей.
«Распали гнев».
Я пыталась, до исступления пыталась! Мешала подступившая вновь тоска.
«Дракон свою месть замыслит».
«Могущественный, как бог, поражений не знающий»
Не знающий поражений.
Сколько еще мы можем потерять?
Пришло осознание. Комизар ненасытен, беспощаден, неостановим… Он побеждает.
В коридоре раздались тяжелые шаги, и я обернулась. Рейф наконец-то вернулся из гарнизона Пирса. Вчера он сразу после похорон ринулся туда с былой яростью в глазах и стал планировать месть. Там и провел весь день. Я сама едва оттуда вернулась. Час поздний, я шла ужинать к себе, но тут меня отвлекли зитары.
Я вновь посмотрела на мать. Есть еще причина, почему она подавляла мой дар. У правды острые грани — не заметишь, как вспорят тебя.
Шаги остановились у галереи. Я нырнула в тень за колонну, но Рейф все равно меня увидел. Он приблизился непешно, вымотанно, и оперся на перила рядом:
— Ты что это?
Я вопросительно поглядела на него.
— Уже не вспомню, когда ты так стояла без дела. — пояснил он изнуренным как никогда прежде голосом.
Не хотелось делиться тревогами за братьев. У Рейфа хватало забот — один Свен чего стоит. Лекарь давал ему мало шансов. Оставалось только верить, что Свен и впрямь услышал последние слова Рейфа.
— Минутная передышка, — сказала я ровно, как могла.
Кивнув, он заговорил о войсках, оружии, повозках. Я все уже знала, но так уж мы теперь общались. Такими уж стали. Мир перековывал нас день ото дня, переплавлял — так, чтобы места друг для друга не осталось.
Я вглядывалась в лицо Рейфа, в чистый и ровный лоб, щетину, губы, и представляла, что говорит он совсем не о войске. О Терравине. Он шутит про дыни и обещает вырастить одну для меня. Слюнявит палец и стирает грязную кляксу с моего подбородка. Шепчет мне: «Кое-что длится вечно. То, что имеет значение». А под: «Ничего, рано сдаваться» имеет в виду не войну, а наши отношения.
Договорив, он потёр глаза, и вот все опять как прежде. Рейфа терзала скорбь, выжигала душу, не оставляя после себя ничего.
«Перегруппироваться. Двигаться дальше».
Вот мы и двигаемся — что еще остаётся?
— Пойду спать, — сказал он. — Тебе тоже не мешало бы.
Я кивнула, и мы зашагали по коридору. Сами стены, казалось, давят. В груди у меня поминутно перехватывало от мелодии зитар и страха перед тем, что может принести нам завтра.
Мы подошли к моей двери. Тоска еще сильнее сжала сердце. Хотелось зарыться лицом в подушку, и чтоб весь мир сгинул. Я уже хотела пожелать Рейфу доброй ночи, но тут встретилась с ним глазами, и на язык полезло всё, что я гнала даже из мыслей.
— У нас столько отняли. Неужели ты не хочешь отвоевать хоть крупицу? Хоть ночь? Хоть пару часов?
Он мрачно поглядел на меня. Между бровей прорезалась морщинка.
— Ты не женишься, знаю, — не сдержалась я. — Тавиш сказал.
Глаза защипало. Да что уж теперь молчать!
— Я не хочу провести эту ночь одна, Рейф.
Его губы разомкнулись, глаза влажно заблестели. В нем бушевала буря.
Ну зачем я ляпнула?
— Прости, напрасно я…
Он вдруг оперся на дверь за мной, заключив меня меж
