Ознакомительная версия.
– Ишь, простор какой! – Восхищенный Яровед широко развел руки, стоя посреди избы. – Видать, надеется Бранята тут семерых по лавкам рассадить! – И подмигнул Лютаве.
Со стороны Бранемера это был такой знак уважения и заботы, что Лютава сразу ощутила к возможному будущему мужу немалое расположение: он не заставил ее, княжну и волхву, становиться гостьей его нынешней жены или кого-то из родичей. Бойники живо принялись таскать из ладей мешки, короба и укладки с ее приданым, а в избе хлопотали жена и невестка Яроведа, каждая с выводком дочерей. Женщины и девы разложили тюфяки, расставили посуду, развесили по стенам рушники, как делают на свадьбе, и новая изба сразу приобрела не только обжитый, но и очень нарядный вид. В самую главную укладку возле лежанки Лютава поместила горшочек с угольками из печи родного дома: так делает невеста, если поселяется в замужестве в собственном доме, чтобы перенести с собой родительских чуров. Ее чуров сажала в горшок сама баба Темяна, так что они несомненно были тут.
Должным образом их разместив, Лютава вздохнула с облегчением и повеселевшим взглядом обвела свое новое жилье.
– Тебе мои девчонки прислуживать будут. – Жена Яроведа, такая же рослая, как он сам, худощавая женщина кивнула на трех девочек-подростков, от четырнадцати до одиннадцати лет, выстроившихся перед гостьей. – Это Колоярка, это Льнянка, это Сугревушка. Две старшие уже замужем, а эти при нас покуда.
Ратислав с женой и челядью поселились с невестой, а Лютомер с бойниками отправился именно туда, куда так хотела попасть Лютава: на Ладину гору. Там, на склоне, вплотную к валу, с давних времен стояли длинные и широкие обчины, углубленные в землю на несколько локтей. Осень наступала, по ночам уже было холодно, и хотя бойникам не привыкать было ночевать под открытым небом даже зимой, пока оставалось неясным, насколько затянется их гостевание здесь.
Заканчивался месяц вересень, деревья уже стояли в золоте осенней листвы, и гуси собирались в длинные клинья, чтобы лететь в Ирий на зиму. Лютаве предстояло дождаться первого снега, и тот день, когда он появится, станет ее последним днем на вольном свете – до будущей весны. Она чувствовала, что Марена придет лишь через полмесяца, но заключение для нее по сути уже началось – она не могла никуда выйти, и к ней никого из посторонних не пускали, кроме Яроведа с его семейством. Старший волхв рассказывал, что князь Бранемер постоянно расспрашивает его о невесте, досадуя, что не может хотя бы увидеть ту, которую ему обещала дева-удельница. Появиться перед людьми она должна была в тот свой последний день перед уходом под землю. Для этого случая Лютава достала и приготовила наряды, в которых уезжала из Ратиславля: «печальную» сряду умирающей девы-невесты, белую, с небольшой красной отделкой и черным пояском.
Лютаве тоже было любопытно увидеть Бранемера. Она еще не совсем отказалась от надежд, что он и есть ее загадочный жених – Радомир ведь не отпроверг это напрямую – и ей не придется больше ждать. Глупо было надеяться, что потомок через десять поколений окажется похож на предка – того, кто явился ей в избушке Лесавы, – но Лютава все же надеялась.
В эти дни женщины и девушки занимались льном: сушили, расстелив на лугах, вытеребленные стебли, возили сушить, обмолачивали, били масло. Но Лютава не могла принять участия в самых любимых женских работах, ей оставалось только, сидя дома, ткать пояски да шить рушники к весенней свадьбе, которая сейчас казалась такой далекой.
В первые же дни вышло удивительное дело. Утром Лютава сидела с Красеной и Колобожей, Яроведовой женой, и ее четырнадцатилетней дочерью. Они только было взялись за шитье, как дверь из сеней отворилась и в избу шагнула незнакомая пожилая женщина в платке «кукушкой» – повязанным козырьком надо лбом. Колобожа и ее дочь встали и хотели кланяться, и Лютава, видя, что гостья уважаемая, собиралась сделать то же, как…
…Как вдруг между нею и пришедшей вырос жуткий медведь без головы; посреди мохнатой груди, обращенной к двери, открылась пасть, из пасти вырвалось палючее пламя, сопровождаемое глухим яростным рыком. Женщина в платке «кукушкой», аж присев от неожиданности, так же задом вывалилась в сени – благо она не успела далеко отойти от двери – и исчезла! А медведь пропал.
Лютава взглянула на собеседниц: на лицах Красены и двух других отражалось только удивление, но без капли страха. Выходит, куда по имени Волохат видели только Лютава и гостья.
– Куда ты… матушка? – в удивлении окликнула Колобожа и протянула руку вслед ушедшей.
– Кто это? – спросила Лютава.
– Данеборовна старая. Божемогова вторая княгиня, Бранятина мачеха. Видать, хотела на тебя посмотреть, да… Почему же она ушла-то?
– Может, дело нужное вспомнила, – ехидно вставила Колоярка.
Судя по всему, внезапный уход наладившейся было в гости старой княгини ничуть их не огорчил.
– Чудная баба! – Красена пожала плечами. – Уж пришла, так войди поздоровайся, а то ввалилась да и бежать!
– Ну и ладно! – Колобожа сморщилась и помахала рукой, будто отгоняя душный дым. – Уж больно строга старуха! Миловзору бедную двенадцать лет поедом ест. Князь клюшку старую уж прочь отсылал, она у Глядовичей жила года два, потом упросилась вернуться.
Лютава опустила глаза, пряча улыбку. Бабка Лесава не обманула: ее куды верно служили новой хозяйке. Она даже не успела разглядеть «строгую старуху», а Волохат уже почуял угрозу и решил гостью близко не пускать. И гостья тоже увидела его и поняла, что ей тут нечего делать!
В обчине, стоявшей в углу городка, вблизи стены, по вечерам собирались женщины на посиделки. Колобожа часто ходила туда, порой вместе с Красеной, впрочем, оставляя или двух своих дочерей, или Доброведову жену Лисавку с Лютавой, чтобы будущей Ладе не было скучно. Однажды Красена вернулась с многозначительно поджатыми губами.
– Худые дела! – сказала она Лютаве, покачивая головой. – Данеборовна всем рассказывает, что привез-де Яровед не невесту, а медведицу лютую. Дескать, только вошла она, хотела на будущую сноху взглянуть, как та медведицей оборотилась и на нее бросилась – насилу чуры спасли! При мне бы она такое сказала – я бы ей волосенки-то жидкие повыдергала! Тоже еще – нашу невесту срамить! Такой во всем свете нет, а она срамить!
– Да, меня уж и сам Бранята спрашивал, что за медведицу я ему привез! – засмеялся Яровед.
– Что ты смеешься – народ волнуется.
– Да чего над бабой не смеяться? Или вы думали, она Вершиславне обрадуется, будто дочери родной? Ведь если не будет у Браняты детей – после него князем Витим станет, и его дети всю землю дешнянскую получат. Она, Данеборовна, уж небось своих внуков князьями дешнянскими видит, а тут Браняне удельницы новую жену и детей пообещали. Она тогда все говорила, чтобы не верил Бранята сну. Да ему уж больно хотелось верить… – Яровед вздохнул. – С чего бы ей теперь уняться? Только пуще залютует. Ну да тебе что за печаль? У тебя вон какая дружина – два десятка волков и Ярила сам с ними!
Ознакомительная версия.
