— За что?
Он посмотрел на меня в удивлении.
— Вы сами сказали, ваша светлость… Как не справившийся с управлением такой большой страной, позволивший отколоться богатейшим провинциям Брабанту и Ундерлендам, отступивший под натиском варваров…
Я вздохнул, покачал головой.
— К сожалению, об этом законе Господа, о котором я сказал, никто еще не знает… Хотя, конечно, можно инспирировать его принятие, сформулировать, снабдить доводами и отослать в Рим папе. Там соберется конклав кардиналов, долго будут обсуждать, передадут коллегиям богословов, что немедленно сцепятся в драке за уточнение каждой буковки… Да, такой закон будет принят. Лет через сто-двести. Рим никогда не спешит, но нам какое-то решение необходимо уже сейчас.
Сэр Растер рубанул:
— А какое еще решение? Напасть и убить в бою! Пусть падет как мужчина — с мечом в руке. Все-таки король, таких казнить негоже…
Я смолчал, всяких людовиков и генрихов еще как казнили, но тогда, правда, буянила чернь, даже женщин совали под гильотину только за то, что аристократки, но мы должны быть в белом, даже если и в коричневом. Растер прав, негоже вести себя, как пьяная толпа разбушевавшейся дряни.
— Благородно, — признал я. — Мы постараемся, сэр Растер, поступить благородно. Хотя постараемся не забывать и о государственных интересах.
Растер довольно кивнул, только барон Альбрехт глянул остро, понимает, что благородство и государственные интересы почти никогда и нигде не пересекаются.
— Ваша светлость, — сказал он негромко, но с таким натиском, что все умолкли и начали прислушиваться. — Схватили еще четверых сторонников Кейдана, что намеревались тайно проникнуть в ваши покои и убить узурпатора.
— Новые? — переспросил я.
Он кивнул:
— Боюсь, даже не связанные с теми молодыми и горячими справедливцами.
— Черт, — сказал я в раздражении, перекрестился, даже сам не заметив автоматичности несвойственного мне жеста, — что это их как прорвало?
— Надеялись, — предположил барон Эйц, — что наладится само… а теперь не дождались и взялись творить справедливость.
— Я велел отвести сразу в пыточную, — сообщил Альбрехт, — вдруг да не одни, надо выявить всех, но есть нечто общее с теми, кто попался раньше.
— Что? — спросил я настороженно.
— Эти дураки тоже, — ответил он, — готовы пожертвовать своими жизнями. О пути отступления даже не подумали. Ну не могут такие вот хорошие да честные держать в уме сразу две задачи: выполнить и уйти живыми. Они уверены, что, убив тирана, сразу спасут мир и восстановят справедливость.
Бобик долго не хотел уходить, делал вид, что не слышит, пробежался по кабинету и понюхал стол, стул, даже гобелены на стенах осмотрел, а когда я прикрикнул, пошел к двери, но там, полагая, что уже не смотрю в его сторону, тихонечко на согнутых лапах проскользнул вдоль стены и лег, затаившись за вторым массивным столом.
Я раздраженно просматривал бумаги, то и дело правил написанное: что за дурь приносят на подпись, нельзя же так коряво, почему не писать просто, прям юристы какие-то доморощенные, составлено так, чтоб никто не понял, что там написано, и уважал за умность…
Сэр Жерар, чувствуя мою растущую злость, старался вообще не появляться, а бумаги оказывались передо мной как будто из ниоткуда, настолько заходит неслышно и передвигается, не потревожив даже воздуха.
Предостерегающий холодок прокатился у меня по спине, когда я откинулся на спинку кресла и прикидывал, как укрепить те две башни на входе в бухту еще и еще. Судя по тому, что увидел на островах, все же могут прорваться, собрав ударный кулак в сотню мелких кораблей. Сто собак загрызут и слона, не только льва, а мы, закладывая две охранные башни, недооценивали силы, что имеются на островах в непосредственной близости.
Холодок исчез, как только я снова наклонился к столу, но через минуту вернулся и стал еще ощутимее. Ощущение странное, словно надвигается ледник, подминая под себя королевство, его еще не видят зверьки, пасущиеся в кустах, но леденящий холод уже пронизывает воздух…
Я остался в той же позе, только зыркнул пару раз по сторонам, однако в кабинете пусто, тихо, даже пламя свечей не колыхнется… разве что странно вытянулись кончики, но это, видимо, примеси в воске…
Сердце стукнуло тревожно, ощущение странное, словно некто огромный приближается уверенно и неспешно, его еще нет в кабинете, нет даже во дворце, однако…
Я перешел на тепловое и тщательно огляделся, затем в запаховом, голова кружится, абсолютно ничего, наконец, с усилием вогнал себя в то странное состояние, когда могу увидеть и тех исчезников, что укрылись под самой мощной защитой…
Череп затрещал, острая боль стегнула в виски и начала нарастать, растекаться по костям, добравшись и до нижней челюсти, где мучительно заныли зубы, однако ничего, нигде ничего…
Я поднялся, лучше выйти отсюда на люди, сделал шаг и уперся в незримую стену. Тело застыло, затем злая боль пронеслась по нервам, я хрипло взвыл…
…вспыхнул огонь, охватил меня с головы до ног. Я рванулся изо всех сил, однако я словно превратился в простоявшее на солнце все лето сухое дерево, пламя охватило с ликующей радостью, загорелась одежда, больно жжет кожу…
В ушах стук крови, я слышал свой тихий вой, но слышу явно только я, тело стонет от боли, кожа пошла огромными волдырями, я слышал жуткий запах горящего мяса.
В комнате за моей спиной что-то грохнуло, отчетливо слышу тяжелые удары, мощное дыхание, будто шумно дышит кит, снова удары, зверский рык…
Рука дернулась, я ощутил, что могу шевелиться, тело кричит от дикой боли, кожа то вздувается новыми волдырями, то становится ровной, хоть и обугленной, иногда появляются участки восстановленной кожи, затем снова дикая жгучая боль и волдыри…
Я упал, тело сотрясают судороги, но увидел, как Бобик зажал в пасти пустое пространство и свирепо рвет его, царапает когтями, его самого подбрасывает под самый потолок, но не отпускает, а перехватывает челюстями все дальше, словно подбирается к неведомой глотке.
Я переполз к столу, нетвердыми пальцами нащупал арбалет. Дикая боль скрутила тело, с огромным трудом выстрелил лежа, затем поднялся, взвел тетиву и выстрелил еще раз, целясь в пустое пространство под Адским Псом.
Раздался страшный рев, так мог бы закричать разрушаемый волнами живой утес. Бобик резко опустился, но не коснулся пола, а все в том же зависшем в пространстве положении рвал нечто, пасть его и вся морда окрасилась зеленой кровью.
Вбежал сэр Жерар, ахнул, бросился ко мне.
