Великан снова поднялся, но усилия для этого потребовались колоссальные. Повернувшись ко мне, он и с десятиметрового расстояния обжег полным клокочущей ненависти взглядом.
— Кастор, я убью тебя за это, клянусь! Как только…
Шрам замер, и по огромному телу, словно волны по поде, пробежала дрожь. Взглянув на свои руки, он застонал: они переплетались, но не как человеческие конечности, а сплошь змеи или испуганные щенята в мешке. Луп-гару сделал шаг ко мне, поднял ногу для второго — и это все, что ему удалось.
— Как только вернусь… — с трудом выдавил великан, и его голос сорвался, превратившись в журчание. Огромное тело начало таять снизу вверх: таять и сжиматься. Хотя нет, он не таял, просто так казалось с того места, где сидел я, в действительности творилось нечто куда более, ужасное.
Шрам превратился в крыс. Огромное крепкое тело распадалось, разделялось, разваливалось; из складок заношенного костюма хлынуло целое море коричнево-бурых зверьков и по дощатому настилу понеслось прочь от воды. Руководи им сознание Шрама, крысы сожрали бы меня заживо, но Шрам, точнее скрывавшиеся за этим именем разум и личность, был призраком. Когда музыка выбила его из плоти, каждое из бесчисленных созданий снова стало подчиниться своей воле.
Вспомнился вечер, когда, вернувшись домой, я обнаружил в комнате Шрама. Теперь понятно, как он пробрался в приоткрытое окно! Я содрогнулся, представив мерзкое зрелище. Угроза убить меня была не пустым сотрясанием воздуха. Я ведь не изгнал Шрама, а просто рассеял, рассредоточил, телесную оболочку украл. Со временем он, возможно, найдет другое тело, да не возможно, а наверняка. Луп-гару что сорняки: думаешь, вырвал с корнем, а они появляются, когда меньше всего ждешь; губят сортовую герань, съедают собаку, раскалывают череп, словно яичную скорлупу.
Однако эти опасения пришлось оставить для теплых вечеров будущего лета. В тот момент имелись проблемы поактуальнее. Поднявшись с дощатого настила, я вернулся за остальными инструментами: отмычками, болторезам, флейтой с коническим раструбом и так далее. Затем надел туфли, поднялся на борт «Мерседес» и скорее к двери.
Доставая отмычки, я еще раз оглядел замки: стандартный, американский и изящный, с налетом гламура, замок Чабба. Ну, все не так элементарно, как хотелось бы, но вполне осуществимо. Я приступил к делу, периодически оглядываясь через плечо на вход в гавань, чтобы проверить, не идет ли кто. Вроде никого… Спокойно работая, я минут за десять вскрыл американский замок, зато потом провозился с Чаббом. Гребаное чудо-юдо с невероятно узким цилиндром и двойным держателем! Отмычки здесь практически бессильны, так что пришлось корпеть над сувальдами. Кожа на затылке так и зудела, драгоценные минуты утекали, а я одну за другой приводил эти скользящие пластинки в нужное положение.
Наконец язычок сдвинулся, замок щелкнул, и дверь буквально на сантиметр приоткрылась вовнутрь. Произошло это так неожиданно, что я чуть не улетел вместе с ней. Затем, вернувшись в более или менее устойчивое положение, с опаской шагнул в темную каюту.
Несколько секунд я старался не шевелиться, весь обратившись в слух. Никого. Свет включать очень не хотелось: если Дамджон неожиданно вернется домой, с точки зрения стратегии куда выгоднее будет удивлять, чем удивляться. Вообще-то шаги и голоса я должен услышать заранее, но увидев свет, Лукаш может послать сюда команду плечистых ребят. Те подкрадутся на цыпочках, и настанет «Последний рубеж Кастера»[38] с разницей в одну гласную.
Слабый сквознячок дал понять: я попал в довольно большую каюту или камбуз, а вот оглядеться не получалось. Чувствуя, что нервы натянуты до предела, я заставил себя сделать паузу, чтобы глаза привыкли к темноте. Мрак распадался на пласты различной интенсивности, и вокруг постепенно вырисовывалась каюта.
Итак, напротив меня стол, низенький, длинный, о такой очень удобно спотыкаться. Вдоль стен два диванчика, а посредине, у центральной переборки, похоже, шкаф, с одной стороны к которому примыкает какой-то невысокий громоздкий предмет. Между мной и шкафом — стул, и чем старательнее я вглядывался в темноту, тем больше казалось: на нем кто-то сидит.
Я беззвучно отступил к стене, чтобы мой силуэт не вырисовывался на фоне двери. Глупо, конечно: если на стуле действительно кто-то сидел, у этого человека было предостаточно времени и разглядеть меня, и приготовиться к встрече. Однако вокруг по-прежнему царили полная неподвижность и безмолвие, и я напомнил себе: медлительность в такой ситуации считается непозволительной роскошью.
Осторожно обогнув стол, я прошел в глубь каюты и в результате очутился сбоку от стула. Мои подозрения подтвердились: на нем действительно кто-то сидел, без единого движения, неестественно прямо, глядя вперед. А ведь я уже не там, а градусов на девяносто левее.
Решив включить свет, я снова прислушался к тем же контраргументам. Шаг к стулу и застывшей фигуре… Еще шаг… Умирая от страха, я положил руку на неподвижное плечо.
Секунду назад было неподвижным, а тут конвульсивно содрогнулось, и голова резко повернулась в мою сторону. Он или она попыталась увернуться от меня, отпрянуть, но особого успеха не достигла. Дергается, а с места сдвинуться не может… Положение странной фигуры недолго оставалось для меня загадкой — я понял, она привязана к стулу. В тот самый момент по затылку ударило что-то холодное, и я упал на колени. Впрочем, в таком положении долго не задержался: на живот опустилась тяжелая нога и я, задохнувшись, рухнул на пол. Вспыхнул свет, ослепляя мои привыкшие к мраку глаза. Однако большой помехой это не стало: оцепеневший, сжавшийся в комок, я бы все равно ничего не увидел.
Сквозь плотную пелену боли прорезался елейный голос Дамджона:
— Мистер Кастор, у меня же определитель номера! — Презрение так и капало с языка Лукаша. — Когда Ричард позвонил с телефона Арнольда, того самого, что вы отняли, избив его в пабе, что я должен был думать?
Дамджон продолжал говорить; по крайней мере, когда я лишился чувств, в каюте еще раздавался его голос.
Похоже, без сознания я пролежал не больше минуты. С трудом всплывая на поверхность черного колодца, о котором так лирически писал Рэймонд Чандлер, я опять-таки слышал голос Дамджона. Фразы краткие, рубленые, тон повелительный — похоже, приказы отдает. В ответ по полу заскрипели чьи-то шаги. Отлично, если Лукаш обращается к другому, значит, можно еще поспать.
Увы, меня грубо схватили за шиворот, рывком поставили на ноги, а потом как следует встряхнули, чтобы слетела паутина — вместе с ней чуть не слетела моя голова. Полумертвый, полуживой, я открыл глаза и увидел сцену, от которой окончательно испортилось настроение.
