Старикашка Коэг чуть ли не танцы развел вокруг меня, тряся усами: «Ах, госпожа Драккант, вы решили приобрести одного из моих малюток? Это очень правильное решение, мой коллега из Акантора… хочу сказать, что его геральдионы живут куда меньше. И не столь белоснежны. Зато увидев моих — вы не сможете оторваться…»
После моего рассказа он затряс не только усами, но и башкой. Всё повторял, что нет-нет, это никак не может связано с ним, он Даром клянется, всё под строгим контролем… все его геральдионы — исключительно дружелюбные, замечательные зверьки, мухи не обидят… да вот, посмотрите.
Геральдионов у него оказалось четыре — белее снега и тупее Плаксы. По дружелюбию — что-то среднее между единорогом и пьяным Лортеном. И все как один обучены ходить на задних лапках и кружиться вокруг себя.
— А что с теми, которые не желают кружиться? — спросила я, когда Трясун стал мне представлять своих дитачек по именам. — Сами пускаете в расход?
— Ну, как вы могли такое подумать! Я же, как-никак, пожилой человек, и уничтожать несчастных зверьков, пусть и слегка буйного нрава, но — детей моих любимых малюток…
Через пару минут трясения усами разводчик раскололся, что на такой случай держит помощника. Который уносит проявивших агрессию геральдионов и «Умерщвляет их без всяких мучений, при помощи яда, вы не думайте!». А после хоронит. Наверное, даже с какими-нибудь ирмелейскими почестями.
— Стало быть, вы даже тел не видите, — сказала я после этого. — А как у вас там с помощниками? Никто не болел, не уходил в отставку?
Трясун еще посидел две минуты, вылупив на меня глаза. Потом подлетел со своего места и завопил, брызжа слюной. Что если этот поганый… Если он только посмел провернуть такое и бросить тень на его репутацию, то… тут пошли ядреные ирмелейские словечки.
Кое-как старикашку удалось унять. При посильной помощи слуг. И вытащить из него, что три с лишним года назад его помощничек Ойми Бэртак как раз уволился. По трогательной причине: «Не могу убивать бедных зверюшек».
— И случилось это как раз после того, как он уничтожил очередную партию, — бормочет Грызи, покусывая ногти.
— Якобы уничтожил, ага. Коэг вспомнил, что те геральдионы были совсем детенышами. На дрессуру он их даже не проверял. Окраска была не белая, так что сдал в брак.
— Сколько их там было?
— Три. Два самца и самка.
— А ты не спросила…
— Зрелость наступает в два года. Потом размножаются раз в год, но Коэг утверждал, что это слишком часто: у самки организм не выдерживает.
Потому что это искаженная, изувеченная людьми порода, что с неё возьмёшь.
Грызи молчит, ведя немой подсчет. Так что продолжаю.
Когда Трясун проорался — он затрясся уже весь. Умолял решить дело без привлечения властей. «Я законопослушен, как истинный ирмелеец, но поймите — моя репутация! Мой конкурент в Аканторе меня уничтожит!» Выдал адрес этого своего помощничка, снабдил письмом, средством передвижения. И всё ломал руки и бормотал, что я окажу ему неоценимую, неоценимую услугу, и если понадобятся деньги… Любые ресурсы, то он сразу же… а с Бэртаком он уж сам разберется, у него достаточно связей — главное только, чтобы мы узнали, где этот…
— В общем, тут он опять перешел на древний ирмелейский. А я слетала ночью к этому Бэртаку. Похоже, нам повезло. Кретин даже адрес не сменил.
Если уж собираешься заняться подпольным выведением тхиоров — надо бы позаботиться и оказаться от своего бывшего хозяина больше, чем за пару часов лёту.
Опускаемся на той же площадке, что и ночью, за холмами. Приходится отпетлять между лужами шагов семьсот. У поместья вид заброшенный, но я-то знаю, что оно обитаемое. Даже свела ночью знакомство с двумя милягами — игольчатыми волками, которых Бэртак держит за охрану. Так что они нас пропускают без проблем.
Я б вынесла дверь с ноги, да Грызи выше этого. Так что стучит.
На стук выплывает расплывшийся тип за пятьдесят. Сонный и помятый, в полураспахнутом халате.
— Ну, что ещё? Я же сказал, что заплачу зав…
Умолкает, бегает глазками — двумя шустрыми шнырками на одутловатой, физиономии. С меня — на Гриз. С Гриз — на меня.
— В-вы ещё кто…
— Господин Бэртак, — сходу выдаёт Грызи. — У нас к вам пара вопросов по поводу геральдионов.
Почти слышно, как под реденькими мышиными волосиками скрипят шестерёнки.
— А? Каких геральдионов? Разумеется, я работал с господином Коэгом… но знаете, я отошёл от дел. Так что если вы думаете купить…
Приходится прервать этого чушеносца.
— Надо дом обшарить. В придомовых постройках у него ничего нет.
— А? — удивляется Бэртак. Глазки у него начинают шмыгать еще быстрее. — Вы что, вы… рылись в моих вещах? Во имя Закона… я сейчас же сообщу куда следует!
— А и правда, — соглашается Грызи. — Валяйте, сообщайте. Или мы можем сообщить. Или вызвать господина Коэга на беседу. Или просто мирно поговорить.
— А… — Шнырень мигает своими глазками, в попытке что-то там придумать. — Ну, если так… давайте, да… Заходите. Я, конечно, отвечу — что вы там хотите знать?
В доме несёт тухлятиной, мочой и какими-то тряпками. Окна прикрыты, полумрак. Обои висят лохмотьями. Это ни на медную рыбёху не похоже на дом. Похоже на…
Логово.
Из которого на нас глядят. Дар коротко вскрикивает: опасность! И тут Шнырень шарахается к стене и коротко, резко свистит.
Когда я поворачиваю лицо — в него летит тхиор. Коричневый, с белыми пятнами.
Ныряю вниз, сгребаю подушку с продавленной софы. От следующего прыжка загораживаюсь подушной, тхиор вцепляется в нее люто. И слышу второго: выпрыгнул из-за кресла, сейчас прыжком к горлу взлетит.
Свистит кнут Гриз. Промах — в узкой комнате не развернуться. Но тхиор всё равно шарахается и притормаживает, даёт мне возможность перелететь через столик…
— Вместе!
Грызи останавливает одного из тех, которые на неё навалились. Три, что ли. Ещё свист. Один разворачивается на меня, остальные скачут вокруг варга и не знают, что делать.
Чудом ухожу от новой атаки. Выхватываю кинжал-атархэ, сшибаю тхиора ударом рукоятки. Подскакивает и почти вцепляется мне в ногу.
Черт, не убивать же их… хотя, может, и не их.
Грызи достаёт-таки одного кнутом, а я выкидываю атархэ в воздух. Останавливаю у горла Бэртака и рявкаю:
— Быстро отозвал зверей, считаю до двух! Раз!
На меня прыгают с двух сторон. Готовлюсь отдать приказ ножику.
Шнырень свистит во второй раз. Иначе. Тихо-мирно-переливчато. И тхиоры останавливаются.
Недоверчиво поднимают острые мордочки: нельзя, что ли?
Размером побольше ласки. В полтора раза. Окрас разный: от кофейного до белого с серыми подпалинами. Золотистые умные глазки. Плотно прижатые ушки.
Припрыгивают на месте и так и полыхают азартом: нельзя, что ли? Почему нельзя? Такая веселая игра. Славная добыча. Мы бы сейчас этих двоих так разделали…
Одного остановила Грызи, еще один попал под кнут. Подпрыгивают четверо. Из шестерых — трое взрослых. Видать, те самые, которых Шнырень стащил у разводчика. Трое поменьше: детеныши.
Грызи успокаивает и усыпляет остальных, я отзываю атархэ. А Шнырень тем временем стоит у стены. И глазами лупает с непониманием.
— Почему они вас не тронули? Не послушались команды?
— Потому что не решили, можно ли атаковать варга, — сквозь зубы отзывается Грызи. — Мел, собери тхиоров, повезешь в питомник. А нам с вами придётся всё-таки побеседовать.
Шнырень ведет себя нагло. Развязно раскидывается в подранном креслице. Закладывает ножку за ножку и запахивает халатик. И ухмыляется в лицо Грызи. Настолько туп, что даже не понял, во что вляпался.
— Старикашка Коэг мне копейки платил. Вы хоть знаете, по сколько золотниц он дерет за каждого своего недогорностая? А? В королевские семьи продает. За тысячи. А мне по двадцать золотниц. За такую работу. Вы же варг, а? Вы мне спасибо сказать еще должны. Как-никак, я спас этих зверюшек. Вам бы на Коэга злиться — это же он их убивает.
