— Ну, не совсем то, чего я ожидал, но тоже неплохо. — Марек все-таки поднялся. — Ты убил?
— Я.
— А зачем? Из-за девчонки? Ну и как, стоила она грядущих неприятностей? Из-за ерунды убить другого Хранителя, открыть границу, даже две границы… сколько людей погибло? А все потому, что два самца не поделили самку. Бред.
— Ты об этом поговорить хотел?
Чувство вины было несвоевременным. Какого черта, он сделал то, что должен был сделать.
— Да нет, не об этом, а о том, что дальше делать будем, — наклонившись, Марек пощупал землю. — Горячая. Хоть раз прогрелась, а то эта вечная зима меня достала. Я не хочу убивать тебя, Хранитель, но цена в данном случае одна: жизнь за жизнь.
— И только? Это хоть сейчас.
— Быстрый ты, однако. Молодой. Твоя жизнь мне еще нужна, поэтому на выбор, или девчонку, или вон его…
Карл фыркнул, демонстрируя отношение и к Диктатору, и к его предложению.
— Ну, так что? — Поинтересовался Марек. — Прежде, чем отказываться, подумай.
— Спасибо, но предложение неприемлемо.
— Преданность дорогого стоит, правда, Карл? Создание не способно уничтожить создателя, до чего знакомо и до чего глупо. Думаешь Дьявол восстал против Бога потому что завидовал, как считают там, внизу? Нет, не в зависти дело, а в том, что он хотел жить сам, без оглядки на благодарность! — последние слова Марек выкрикнул и тут же, точно стыдясь этого проявления эмоций, холодно заметил: — Подумай еще раз, Хранитель, и не спеши с ответом… мне и вправду не хочется тебя убивать, ты…
В воздухе, заглушая слова Диктатора, разлился тягучий звук, то ли стон, то ли вздох. Он длился бесконечно долго, нарастая, точно лавина, и выше, тоньше, через колокольный звон к крику разлетающегося брызгами стекла… невозможно слышать, слушать… стоять… жить. А потом звук исчез, и наступившая в один момент тишина была столь же тягостно-невыносима, как сам крик.
— Это то, о чем я подумал?
Тихо спросил Марек, с видимым усилием отнимая ладони от ушей. По шее полупрозрачным жемчугом катились капли крови.
Рубеус не знал, что ответить, он вообще не знал, сохранил ли способность говорить. Шевелиться. Черт, нужно встать. Он не заметил, как оказался на земле, и уши болят. Да все тело болит. Марек подал руку, помогая подняться.
— Карл, ты помнишь. Это Молот?
— Да, — Карл встал сам, опираясь на дверной косяк. — Поздравляю, господа, теперь с полной уверенностью можно сказать, что Молот Тора найден.
И сплюнув под ноги, вице-диктатор добавил.
— До волны у нас минут пятнадцать. Предлагаю на время забыть о разногласиях.
— Согласен, — Марек руками вытирал идущую из ушей кровь, а она все не останавливалась, видно было, что данное обстоятельство весьма раздражало Диктатора. — Цепь? Мертвый ветер, ваша подкачка до максимума…
— Смысл? Мы не знаем, откуда пойдет волна, — возразил Карл. — Да и вряд ли это остановит.
— Зато ослабит. Я изучал, пытался понять, что это было. В прошлый раз волна имела форму кольца, значит, есть шанс, что и сейчас ожидается примерно то же. Разрыв в одной точке приведет к дестабилизации всей структуры и частичному саморазрушению, что ослабит силу удара. И решать нужно сейчас.
Марек указал на стремительно изменяющееся небо. Черное покрывало ночи загоралось бледно-лиловыми трещинами молний, луна расплывалась облаком тумана, а звезды исчезали одна за одной, будто проваливались в те самые возникающие прямо на глазах трещины.
— Вы со мной? Х-хранители, — Марек улыбался, нервно и весело, будто речь не шла о катастрофе. И Карл мрачно ответил.
— С тобой, черт бы тебя подрал. Рубеус, запоминай, что делать… и постарайся ничего не перепутать.
Марек хмыкнул и, стащив куртку, бросил ее на скамью.
— Ну, господа, Рагнарёк наступил… будет…
Фома
Больно. Раньше он и предположить не мог, что боль бывает настолько разной и настолько сильной. Терпеть, считать минуты, думая о смерти, как о недостижимом и прекрасном, терять в сознание и тут же снова возвращаться в боль.
Мика не позволяла надолго ускользать в спасительное беспамятство, когда становилось совсем плохо, она подключала аппаратуру, но лишь для того, чтобы спустя полчаса снова выключить. Мике нравилось наблюдать за агонией.
— Ты милый. Нет, честно милый. Для человека. — Она заботливо вытирала кровь и пот, поила водой и разговаривала, когда боль утихала настолько, что Фома мог слышать и отвечать. — Но людям не место в Замках. Разве что прислуга, но ты не был прислугой…
— Зачем тебе… это?
— Ты был свидетелем моего унижения. Ты смеялся надо мной, обсуждал, наверное, сплетничал… а я буду свидетелем твоей смерти. Все честно. Ты только быстро не умирай. Тебе больно? Расскажи, какая она, боль?
Разная. На радугу похожа, синий лед на кончиках пальцев, прикоснись и разлетятся вдребезги. Красный огонь в мышцах, зеленый яд в крови, и желтый — в легких. Цветов много, они яркие и разрывают тело, воюя за каждый не разукрашенный болью участок.
— Бедный. Совсем плох. — Мика вставляет иглу в вену, позволяя туману чуть-чуть ослабить мучения. — Что же он не убил тебя, когда уходил? Или Карл и вправду так сентиментален, как говорят?
— Н-не знаю.
— Не знаешь. Никто не знает. И не узнает. Марек их убьет. Сначала стравит между собой, а потом убьет. Я предупреждала Рубеуса, предлагала вариант… кому другому и слова ни сказала бы — каждый выживает, как умеет. А его я любила.
— Это не любовь, — Фома подумал, что может быть, если она достаточно разозлиться, то убьет. — Это жадность.
— Пусть так, — согласилась Мика. — Жадность… неплохое определение, человек. Честнее, откровеннее, понятнее, а любовь придумали вы, чтобы оправдать собственные слабости. Я не хочу быть слабой и подставляться под чужие удары. Лучше бить самой, на упреждение… и не говори, что тебе меня жаль, что я просто не сумела переступить через свою ненависть. Слышала уже. И знаешь, чего не понимаю?
— Чего? — послушно спросил Фома. Лекарство почти полностью уняло боль, но если Мика сейчас вспомнит, отвлечется от беседы и вынет иглу, боль вернется.
— Почему я должна переступать? Прощать кого-то? Забывать о том, как жила и кем была? Проявлять милосердие, не ожидая ничего в ответ? Принципы самоубийцы. У выживания другие…
Мягкий звон просачивался сквозь толстые стены Саммуш-ун, сначала успокаивающе-ласковый, он нарастал с каждой секундой, заполоняя все пространство. Выше, выше, тоньше, до огненной иглы в ушах, до крови в горле, и темноты… накрыла, укутала… успокоила.
