Халруджи легко нашел границу, о которой говорил Ларс. Невысокий бордюр из белого кирпича был выложен так тщательно и ровно, словно кто-то каждый день заботливо поправлял его. И хотя оживленный иштувэгский тракт находился неподалеку, у границы, отделявшей мир ивэев от мира людей, было пусто.
Притаившись в кустах тамариска, Арлинг долго наблюдал за немногими кучеярами, которые пытались спасти родных из плена ивэев. С остановками и оглядками люди доходили до узкой полосы из кирпичей, но, покрутившись поблизости, убегали прочь, не в силах побороть страх перед смертью. Они были похожи на бабочек, которые знали, что манящий свет Туманной Башни, убьет их. Иштувэгцы верили, что болезнь неминуемо одолеет каждого, кто шагнет за белые кирпичи.
Дождавшись ночи, халруджи шагнул. Ничего не произошло. Воздух по-прежнему пах дымом костров, которые с наступлением темноты развели беженцы в палаточном лагере вокруг Иштувэга. Ветер утих, обнажив звуки ночных гор. С ближайшего склона сорвался камень и с гулким эхом пересчитал выступы до подножья. Легкий перестук копыт и едва слышный шорох мягких лап подсказали о скорой трагедии, которая разыграется в чьей-то жизни. Козел передвигался по склону осторожно и чутко, но горный лев уже готовился к прыжку. Это были последние признаки жизни, которые удалось заметить Арлингу.
Некоторое время он брел по иссушенной до звона земле, слушая звуки недолгой борьбы козла и пумы, и чувствуя, как сухая низкая трава цеплялась за сапоги. Трава кончилась через сто салей, сменившись полосой каменистого крошева. Дорога ивэев, которая вилась неподалеку, была утоптанней и пологой, но Регарди поднимался в стороне от нее. В темноте его не могли заметить с башни, однако на риск у него не было ни прав, ни времени. Впрочем, пока других людей на полосе отчуждения не наблюдалось. Белая Язва хорошо охраняла свои владения — здесь все высохло и замерло, словно в царстве мертвых.
Гадая, почему болезнь не трогала животных, и радуясь, что нашел, чем можно занять голову, Регарди добрался до цитадели. Отсутствие охраны настораживало. На всем пути он не встретил ни одного караула или сторожевого поста, которые, по его мнению, и были настоящей причиной гибели тех, кто осмеливался подойти к башне.
Оказавшись у мощного основания, Арлинг понял, что дополнительной стражи не требовалось. Вблизи цитадель оказалась еще крупнее, величественнее и неприступнее. Если кто-то, преодолев страх перед болезнью, и добирался до крепости ивэев, то был вынужден сдаться перед каменными монолитами, из которых было сложено тело башни. Ларс не говорил, что ее строили великаны — верхний край нижних блоков кончался на высоте трех салей. Коснувшись гладкого монолита, Регарди не смог определить его породу. Камни были добыты не из недр Исфахана. Кому и зачем понадобилось везти их туда, где они имелись в изобилии?
Но проблема происхождения камней волновала его куда меньше их размеров. Совершенно гладкие, без единой трещины, блоки были так тесно пригнаны друг к другу, что граница, где заканчивался один монолит и начинался другой, едва ощущалась. Те немногие царапины, которые ему удалось найти, были оставлены не временем, а инструментами смельчаков, пытавшихся покорить крепость.
Обнаружив следы порошка из «звездного камня», которые не поднимались выше первого ряда, Арлинг задумался. «Звездный порошок», любимый ворами Сикелии, при наличии определенных навыков скалолазания позволял забраться на любую отвесную поверхность. Единственную опасность при таких восхождениях представляла вода, но она была роскошью в засушливом мире Сикелии. Очевидно, что тот, кто пытался одолеть башню с помощью хитрости, был вынужден оставить свою затею. Отпечатки ладоней заканчивались на высоте человеческого роста.
Регарди внимательно изучил землю у подножия башни, но подвоха не обнаружил. Возможно, его стоило искать в самой цитадели. И делать это нужно было скорее, потому что Арлинг сам собирался использовать «звездный порошок», который в немалом количестве позаимствовал у Вулкана.
Двинувшись вдоль стены, халруджи был вынужден скоро остановиться, для надежности припав к холодному основанию башни. Дальше начиналась пропасть. Вырывающийся из нее ветер мог играючи унести человека, но все равно не объяснял неудавшиеся попытки восхождения. В голове роилось сотни идей о ловушках, скрытых в стенах крепости, однако все они казались фантастическим бредом.
«А может, это болезнь достигала несостоявшихся героев, и утром ивэям оставалось лишь подобрать новых больных, покрытых язвами и гноем»? — просипел в голове противный голос, и Регарди опустился на край пропасти, чувствуя, как ветер касается его холодными крыльями.
Нужно было успокоиться и все обдумать. Еще раз. Арлинг не сомневался, что в его плане полно дыр, но провалиться в первую же, было обидно. Может, он тоже заболел? Прикосновения чьих-то крыльев ощущались вполне реально. Как и звуки со дна пропасти. Ему казалось, что он слышал шелест змеиных тел и шипение септоров, которыми кишела бездна. А некоторые порывы ветра вполне отчетливо приносили запах цветочной пыльцы и золотистых змеиных шкурок.
Халруджи тряхнул головой, отгоняя морок. Он не мог заболеть. Только не Спирохетой. Когда во время их первой встречи Вулкан рассказывал о Белой Язве, Регарди вспомнил, что в детстве едва не умер от похожей болезни. Лучшие лекари Империи месяцами сражались за жизнь сына Канцлера. Арлинг заболел после того, как уговорил отца взять его на корабль, прибывший с дарами из Сикелии. Элджерон, который везде видел заговоры и мятежи, решил, что наследника заразили специально и, не задумываясь, казнил половину экипажа.
То лето сохранилось в памяти Арлинга большим туманным пятном, из которого проступали неясные, пугающие образы — кровать с мокрыми от пота и крови простынями; сухой, натужный кашель, грозящий разорвать грудь и горло; жестокий зуд в теле, покрытом гнойниками и язвами; бессонные ночи, сменяющиеся длительными кошмарами наяву; собственные руки, похожие на сухие ветки срубленного дерева, не способные держать даже ложку. Помогли арвакские шаманы, которых отец в порыве отчаяния согласился допустить к сыну. Арлинг выздоравливал еще полгода, стараясь не слушать трусливый шепот врачей о слепоте, которая поражала глаза уцелевших. В конце концов, болезнь сдалась, и юный Регарди не находил места от радости. Он не ослеп, он был «избранным», баловнем судьбы, перед ним сдавались даже болезни. Детям свойственно ошибаться. Потеря зрения была лишь вопросом времени. Но проигравшим он себя не считал. Халруджи твердо верил, что «Белая Спирохета» осталась в Согдарии, сгорев в костре с Магдой.
