3
— Я — Катарина-Леони Оллар, урожденная графиня Ариго. Я должна говорить… Дайте мне Эспе- ратию!
Она же не хотела идти, боялась и не хотела. И пришла!
— Сударыня, — взгляд гуэция стал затравленным, — поднимитесь на кафедру… и примите присягу.
— Да, господин гуэций. Я иду.
Кто-то высокий, кажется, посол Дриксен, торопливо поднялся, подавая пример другим. Катарина Оллар, глядя прямо перед собой, почти бежала сквозь строй торопливо встающих мужчин. Плохо закрепленная вуаль серым дымком скользнула с плеч, упала под ноги, женщина даже не оглянулась. Всегда тихая, нежная, робкая, кузина была исполнена какой-то отчаянной силы. Она горела, как горит сухая трава, светло, стремительно и коротко…
— Я готова. — Фарфоровая ладошка легла на огромный том. — Именем Создателя, жизнью детей… своей жизнью и своей честью клянусь, это правда… Правда все, что я скажу!
— Сударыня, — голос гуэция был мягким до полной гнили, — госпожа Оллар, Высокий Суд знает, что вы нездоровы. Высокий Суд не счел возможным вас тревожить.
— Я здорова, — Катари судорожно вцепилась в кафедру и покачнулась, — и я буду говорить… Я должна… Хотя бы я, если другие лгут или молчат. Мне терять нечего, я уже все потеряла… Давно потеряла…
— Госпожа Оллар, правильно ли я понял, что это вы подали вашему супругу мысль отдать герцогу Алва меч Раканов?
— Я. — Катарина быстро, словно маленькая девочка, кивнула головой. — И не я… Этого хотели все…
— Госпожа Оллар, — подал голос Фанч-Джаррик, — что значит «все»?
Личико бывшей королевы стало мечтательным, она улыбнулась робко и удивленно. Так улыбаются в ответ на непонятную шутку.
— Сударь, вы ведь талигоец? Я вас видела, вы служили у Придда, то есть… у супрема… Неужели вы забыли, как встречали спасителей Варасты? Людям не платили за восхищение, за любовь, за благодарность… Их чувства были подлинными… Рокэ Алва принес стране мир и хлеб, это… Это стоило награды, но у герцога было все, и я подумала…
Гальтара, древние анаксы, для меня это было сказкой, чем-то красивым, высоким, навсегда ушедшим, но оставившим в сердце серебряный след. Я не думала, не могла думать, что Раканы на самом деле…
Господин Фанч-Джаррик, мы вошли в тронный зал, я увидела на стене меч… Я вспомнила, как Эрнани Святой в день триумфа вручил Лорио Борраске свой меч, ведь сам император не мог его носить. Это было красиво, это было справедливо…
— Госпожа Оллар, Высокий Суд благодарен за то, что вы разъяснили это небольшое недоразумение, — прервал рассказ о Лорио гуэций. — Вы нуждаетесь в покое, сейчас вам подадут конные носилки.
— Я не уйду. — Женщина сжала губы и высоко вздернула подбородок. — Я не по своей воле оказалась на троне, но я была королевой. Я не стану прятаться ни за свою слабость, ни за своего брата…
Мой супруг и я… мы перед Создателем и Золотыми землями были талигойскими владыками, мы, а не Квентин Дорак и не Рокэ Алва. Так судите нас, если есть за что… Нас, а не нашего полководца!
Такой сестру Робер еще не видел. Если б не монашеское платье и судорожно сжатые тоненькие руки, она и впрямь казалась бы королевой… Пеночка, напавшая на кошек!
— Подсудимый защищает себя сам. — Кортней повысил голос, скотина! — Нуждайся Рокэ Алва в вашем заступничестве, он бы просил Высокий Суд вызвать вас, но он не представил ни одного свидетеля своей невиновности, равно как не отвел никого из свидетелей обвинений. Тем не менее, раз вы расположены говорить, я считаю своим долгом допросить вас. Госпожа Оллар, мой вопрос может показаться вам неприятным, но я обязан его задать. Итак…
— Рокэ, почему вы молчите? — Катари смотрела не на гуэция, а на Ворона. — Расскажите им, что творилось в Варасте… Что вы видели здесь, как бросились в горящий дом… Вы хотели спасти людей, а нашли предательство… Вас всегда предавали, всегда… А вы делали свое дело и даже не мстили!
— Ваше Величество ошибается, — на лице Ворона не дрогнул ни один мускул, — я отомстил. В том числе вашим братьям.
— Удар шпаги спасает от Занхи, — лицо Катари стало грустным, — удар шпаги спасает от позора… Вы дали моим братьям умереть с честью, и не только им… Теперь вас судят. Так объясните судьям, что значит честь и верность. Что значит жить не для себя, а для своего короля и для своей страны… Вы же умеете говорить, так скажите, может, кто-нибудь поймет…
Вы не боитесь смерти, это все знают, но другие боятся. Люди боятся, женщины, старики, дети… Они не хотят умирать, но умрут, потому что их некому защищать… Потому что вы верны королю, а он вас предал… Да-да, предал… Но король еще не королевство, которое рвут на части и разорвут… Вот тогда вы будете достойны казни, господин Первый маршал… Достойны Заката!
— Госпожа Оллар. — Робер не заметил, когда супрем успел вскочить. — Госпожа Оллар, успокойтесь, вам будет плохо…
— В самом деле, Ваше Величество, — негромко произнес Ворон, — вам следует себя поберечь. Возвращайтесь в аббатство, за себя я отвечу сам.
— Будь проклят тот день, когда я вам написала. — Катарина забыла, где она и что с ней. Она видела только неподвижно сидящего человека без шпаги. — Но я… Я думала, это просто мятеж против Колиньяров… Я боялась, что Манрики утопят Эпинэ в крови, мою Эпинэ… Я ничего не могла сделать, только позвать вас… А теперь вас убивают… Из-за меня!
— Ваше Величество, вы поступили совершенно правильно. — Алва еще был спокоен, только дернулась выбритая до синевы щека. — Кровь и жизнь Первого маршала принадлежат Талигу и его королю.
— Королю, — как в забытьи нараспев произнесла Катарина, — королю… Король отрекся от единственного человека, который был ему верен… Еще немного, и он отречется от своих детей. Создатель, я бы хотела, чтоб они были не Олларами…
Тонкая рука провела по лицу, словно снимая незримую паутину. Бывшая королева Талига шагнула вперед, к человеку, все еще бывшему ее мужем.
— Фердинанд! — Звонкий голос разбился о потолок, разлетелся хрустальными осколками. — Вы не только не король… Вы не дворянин, не мужчина, не человек…
Пальцы Катарины судорожно метнулась к тугому вороту, она споткнулась, но не упала, осунувшееся личико стало снеговым. Робер вскочил и кинулся к сестре. Кажется, он что-то сбросил на пол… Чьи-то бумаги, ну и кошки с ними.
— Ей плохо, — выкрикнул кто-то тонким голосом. Кто-то? Фердинанд! — Катарина… Душа моя!
Женщина рванула воротник, что-то отлетело, звякнуло об пол, Иноходец отпихнул судебного пристава, перепрыгнул через какую-то лавку и успел подхватить обмякшее тело. Гребни, или чем там женщины закалывают волосы, выпали, пепельная волна хлынула на пол, Робер едва не наступил на блестящие пряди.
